Очерк и публицистика
Шрифт:
Бердяеву решительно возражает В. А. Кожевников, сотрудник „Богословского вестника“: высказывания Бердяева о „Столпе…“ он счел „жалкой, захлебывающейся бессильною досадою (чтобы не сказать — злобою) инвективой“, а „Столп…“, напротив, назвал „спокойно-величавой“ горной вершиной русского православия» [13] .
Наиболее справедливую характеристику «Столпу…» дал ректор Московской духовной академии епископ Феодор. По его мнению, «Столп…» занял исключительное место не только в русской, но и в западной философско-богословской литературе: «Сделана полная апология христианской веры как единственной истины»; раскрыта необходимость христианства для человека, уясняется «высший смысл жизни и бытия мира»; это книга «высоко научная; трудно сказать, в какой области научного знания автор не проявил себя специалистом». Отмечая энциклопедичность знаний Флоренского, епископ Феодор подчеркивает его преимущество в том, что он «везде остается свободным от подавляющего влияния этого научного багажа. Он везде творец и хозяин» [14] .
13
Переписка
14
См.: Примеч. 5. Т. 1. С. 13–14.
Созвучна этому отзыву краткая дневниковая запись о книге «Столп…» В. И. Вернадского: «Я страшно ценю самостоятельное творчество… Чувствуется сильная и оригинальная личность» [15] .
Чрезвычайно интересна оценка книги самим Флоренским: «Тут делается попытка применить ряд математических понятий и операций, даже не называя их, применить… к общим вопросам миропонимания, к проблемам духовной жизни, использовать в целях философских самый дух математики. В книге делается первое, для русской, по крайней мере, литературы применение к философии алгоритма символической логики» [16] .
15
Новый мир. М., 1989. № 2. С. 194.
16
См.: Примеч. 11. С. 60.
«Столп…» можно назвать своеобразной энциклопедией человеческого знания в самых различных областях науки и жизни. О колоссальной работе автора над книгой свидетельствует наличие в ней более 1000 примечаний, обширнейший список литературы и источников, многие из которых — на иностранных языках. Полное название книги — «Столп и утверждение Истины. Опыт православной теодицеи в двенадцати письмах священника Павла Флоренского» — сразу определяет цель этого оригинального философского произведения. Термин «теодицея» (от греч. «Бог» и «справедливость») со времени введения его в 1710 г. Лейбницем переводится как «оправдание Бога» и обозначает религиозно-философское учение, стремящееся согласовать идею благого и разумного Божественного управления мира с наличием мирового зла. Сам Флоренский переводит теодицею не только как «оправдание Бога», но и как «восхождение человека к Богу», чему, собственно, и посвящен «Столп…».
Основная проблематика книги носит преимущественно гносеологический характер. Флоренский определяет сущность религии как спасение внутреннего мира человека от таящегося в нем хаоса. Религия, «водворяя мир в душе, умиротворяет и целое общество, и всю природу». Онтологически религия, по утверждению Флоренского, «есть жизнь нас в Боге и Бога в нас». Феноменологически — это «система таких действий и переживаний, которые обеспечивают душе спасение… равновесие душевной жизни» [17] .
17
См.: Примеч. 8. Разум и диалектика… // Там же. С. 142.
Но гносеология Флоренского — это не комплекс взглядов на познание, а сочетание путей для активного богопознания, без которого не может осуществиться ни вхождение в Церковь, ни познание истины. В акте богопознания человек преодолевает присущую ему двойственность: «Когда физик или биолог, или химик, даже психолог, философ и богослов читают с кафедры одно, пишут в научных докладах другое, а дома, в своей семье, с друзьями, чувствуют, вступая в противоречие с существующими предпосылками своей собственной мысли, то не значит ли это, что личность каждого из них разделилась на несколько исключающих друг друга?» [18] . Следствием двойственной природы человека является антиномичность разума: он «раздроблен и расколот» [19] , способствовать же преодолению его антиномичности может только гармонизация человеческого и божественного. Однако противоречие существует как факт бытия: противоречиво бытие — противоречиво и мышление; у Флоренского антиномия — неустранимая данность, поэтому Истина так же антиномична, как и разум. «Я не знаю, есть ли Истина или нет её. Но я всем нутром ощущаю, что не могу без неё. И я знаю, что если она есть, то она — всё для меня: и разум, и добро, и сила, и жизнь, и счастье» [20] . Он уверен: вся Истина доступна только Богу, но дело в том, что она, как субъект, активна и может, погружаясь в человеческое пространство и время, обрести признаки личного и общественного.
18
Флоренский П. Ближе к жизни мира// Советская культура. 1983, 3 ноября.
19
См.: Примеч. 9. С. 146.
20
Там же. С. 80.
При стремлении Флоренского отразить в своем учении живой религиозный опыт он выделяет два периода: период теодицеи — «восхождения человека к Богу» и период антроподицеи — «нисхождения
21
См.: Примеч. 8. С. 134.
22
Священник Павел Флоренский. У водоразделов мысли (Черты конкретной метафизики) // Соч.: В 4 т. М.: Мысль, 2000. Часть первая. Т. 3 (1). С. 427. См. также: Северикова Н. М. П. А. Флоренский о взаимосвязи понятий религия, искусство, личность. К выходу в свет первого полного издания книги «У водоразделов мысли. (Черты конкретной метафизики)». Статья первая. Философские науки. 2004. № 12; Ее же. П. А. Флоренский о единстве мира и человека. К выходу в свет первого полного издания книги «У водоразделов мысли (Черты конкретной метафизики)». Статья вторая. Философские науки. 2005. № 1.
Стремление к единству веры и знания, науки и жизни и постижению Истины делает неразделимым творчество Флоренского — религиозного мыслителя, священника и ученого. Юношеский замысел синтеза науки и церковности — «в разных сферах её и на разных глубинах» [23] нашел свое отражение и в журнале «Богословский вестник», редактором которого Флоренский был в 1912-17 годах, а в 1927 его назначают редактором «Технической энциклопедии», для которой он написал около 150 статей на научные темы.
23
См.: Примеч. 8. Разум и диалектика… // Там же. С. 139.
Уникальность работ Флоренского в том, что он стремился синтезировать в единое целое знания самых различных областей. Свою жизненную задачу он понимает «как проложение путей к будущему цельному мировоззрению» [24] . По мнению академика Лихачева, «для него не существовало дробления единого знания на привычные нам разделы» [25] . Религия для Флоренского — это важнейший составной элемент человеческой культуры, и даже в 1923 г., когда основным занятием его стала научная деятельность, он публикует «Записку о христианстве и культуре», в которой разрабатывает программу преобразования науки и культуры на религиозных началах: по мысли ученого-богослова, и наука, и культура, и религия, выполняя свои функции, «живут согласно, нуждаясь друг в друге и служа единому организму» [26] . Разработка вопроса о соединении религиозных убеждений и научной материальной деятельности приводит Флоренского к открытиям в разных областях наук.
24
Там же. Т. 1. С. 38.
25
Лихачев Д. С. Павел Александрович Флоренский// Философия, история техника. Л. 1989. С. 3.
26
Священник Павел Флоренский. Соч.: В 4 т. Т. 2. С. 547.
Раздвинув горизонты науки, он на десятилетия заглянул вперед. Так, в книге «Мнимости в геометрии» (М., 1922) математически предвосхитил то, что в физике наших дней получило название «антимира»; в статье «Физика на службе математики» обсуждает проблему, решение которой привело к созданию аналого-вычислительной машины. И это не единственное проявление его необыкновенного таланта.
Оценивая вклад Флоренского в изучение Платона, один из лучших знатоков античной культуры А. Ф. Лосев писал, что он «дал концепцию платонизма, по глубине и тонкости превосходящую все, что когда-нибудь я читал о Платоне» [27] .
27
Лосев А. Ф. Очерки античного символизма в мифологии. М., 1930. С. 680.
Флоренский часто говорил о надвигающемся крушении привычных устоев жизни, и революция не была для него неожиданностью. Он живо откликнулся на призыв принять участие в культурном и научно-техническом строительстве в стране. Чувство единения с Россией, с ее народом было столь велико, что он, естественно, не мог покинуть Родину, хотя за границей его ожидала блестящая научная будущность и мировая слава ученого. «Жизнь ему как бы предлагала выбор, — пишет С. Н. Булгаков, — между Соловками и Парижем, но он избрал родину, хотя то были и Соловки».