Очерк истории Кривичской и Дреговичской земель до конца XII столетия

Довнар-Запольский Митрофан Викторович

Можно допустить, что наибольшей (прежде всего военной) поддержкой Всеслав пользовался среди балтских племен, с помощью которых он, скорее всего, вернул в 1071 году свой законный полоцкий престол. Во время царствования Всеслава Чародея, продолжившего политику своего отца Брячислава, отношения с соседними лето-литовскими племенами имели преимущественно мирный характер. Пробалтской сутью политики кривских владетелей [90] , возможно, объясняется и включение в состав их государства земель селов и латгалов, где вскоре возникли два города-форпоста — Гер-цике и Кукенойс, которые со второй половины XI века входили в состав Полоцкого княжества [91] .

90

Сопоставляя

два варианта этнической основы Полоцкого княжества: либо скандинавско-славянской, либо балтско-славянской, полагаем, что наиболее точным был бы термин балтско (кривская) — русская (последняя компонента — немногочисленная, но политически господствующая славяноязычная полиэтничная «русь»)./

91

Для обоснования нашей мысли укажем на отчетливую латгальско-кривскую связь, выявленную в распространении в кривицком ареале «латгальских» топонимов типа Латыголичи, Латыголь и названий с основой kriv- (kriev-) в Латгалии. Имеется также суждение о значимой роли балтского населения Верхнего Поднепровья в этногенезе латгалов и возможности переноса ими в Восточную Латвию самого названия «латгалы» (Радиньш А. К вопросу об этнической истории латгалов // Историко-археологический сборник. 1997, № 12, с. 207–220).

Кстати, идеализировать отношения Полотчины со всеми балтскими племенами не приходится (напомним неудачный поход 1106 года на земгалов), но, принимая во внимание частые столкновения между самими балтами, можно смело рассматривать экспансию Полоцка не в русле «балтско-славянской конфронтации», а как естественную борьбу за доминирование в своем регионе.

По Г. Семенчуку, при Всеславе Брячиславиче Полоцкая земля окончательно превратилась в самостоятельное раннесредневековое государство. Оно имело обязательные в таком случае атрибуты и политические инструменты: стабильную территорию, высшую власть в лице князя, свою династию, особую религиозную организацию и вооруженные силы. Все это позволяло полоцким князьям проводить независимую от кого-либо внешнюю и внутреннюю политику.

Одновременно надо учитывать и то, что в результате христианизации и возникновения на ее основе «русской» этноконфессиональной идентичности, Полотчина оказалась в совсем другом контексте. И. Морзолюк доказывает, что, несмотря на особое и весьма специфическое место Полоцкого княжества в Восточной Европе, нет смысла рассматривать его вне истории Киевской Руси и что оно вместе со своей княжеской династией все же осознавалось современниками как часть единого сообщества с центром в Киеве.

При этом следует иметь в виду, что включение разноэтничных пространств в данное сообщество (если признавать его существование) происходило отчасти через влияние городской культуры (в т.ч. в связи с ролью городов как центров просвещения и письменности) и христианской идеологии, которые прямо и косвенно способствовали ассимиляции традиций коренного населения и формированию «общерусского» сознания. Важно также уточнить, что пресловутая «Киевская Русь» была метаэтнополитическим сообществом, которое складывалось из государств, связанных между собой экономиически и культурно, и которые — несмотря на языковые различия — осмысливали свою принадлежность к единому политическому центру.

Однако надо также учитывать существование «немого большинства» тогдашнего населения (в нашем случае — этнически балтского), к которому можно применить слова Н. Яковенко, что «вряд ли огулом основная масса населения (а не князей, их приближенных и кучки просвещенных книжников) имела хотя бы приблизительное представление о размерах Руси. Подавно никому не пришло бы в голову, что, живя в Поросье, можно рассуждать про «общность своего происхождения» с Новгородом или Полоцком. Одинаково писаное слово и единство духовно-интеллектуальной традиции вызывали ощущение взаимной родственности, — но только в узкой среде просвещенной элиты».

Существенным фактором являлась принадлежность Полотчины к циркумбалтийскому культурному региону. Балтийская геополитическая ориентация была явной отличительной чертой Полоцкой земли [92] . Есть рациональное зерно во мнении, что некоторые полоцкие властители имели более прочные связи с балтийско-скандинавским миром, чем с Киевской Русью. На примере связей Полотчины с Литвой можно заметить, что раннесредневековая этнокультурная оппозиция русь — литва реализовывалась здесь в более комплементарном варианте [93] .

92

Балтийский

геостратегический фактор имел существенное значение с момента основания Полоцка: выбор места для города мог быть мотивирован его размещением на стыке водных путей, берущих начало в удаленных друг от друга частях балтийской акватории — рижской и финской (Булкин В., Смирнов Б. О месте Полоцка на Западной Двине // К 1125-летию Полоцка… С. 13).

93

Более поздний «беларуский» образ литовца (литвина) тоже сильно отличается от «российского» («русского»), в частности — менее враждебной позицией, добродушием, ориентацией на то, что непосредственно связано с контактом (Топоров В. Образ «соседа» в становлении этнического самосознания (русско-литовская перспектива). С. 12–13).

Почти всю историю самостоятельного существования Полотчины на нее влиял литовский фактор. Военная мощь литвы использовалась полоцкими князьями во «внутрирусских» походах в 1156, 1161, 1180, 1198 гг., при борьбе с немецкими рыцарями в 1216 году, а также в гражданских войнах, как, например, князем Володарем Глебовичем, который «не целова хреста» в знак замирения с другими князьями, ибо «ходяше под Литвою в лесех». Любопытно отметить, что иногда летописцы отождествляли полочан и литву: если в Новгородской первой летописи полочане упоминаются как участники нападения на Киев, то более поздняя Никоновская летопись называет вместо них литву.

Полоцкая земля в XIII веке продолжала держаться традиционной политики мирных отношений с Литвой. О пребывании первого литовского князя Тавтивила на полоцком престоле известно с 1263 года, хотя занять его он должен был еще раньше. Примерно с того времени можно говорить о прочном вхождении Полоцка в орбиту политического влияния Литовского государства. Меткую характеристику государственно-династических литовско-полоцких отношений дал В. Ластовский: «Слияние Полоцкой Кривской княжеской династии с династиями Литовских князей было столь тесным, что трудно теперь понять, где у них кончалась кривскость и начиналась литовскость». Родственность кривичей и литвы, сходство их обычаев и культуры [94] стало «раствором» для прочного фундамента, на котором возникало новое государство, известное в пору своего расцвета как Великое Княжество Литовское.

94

И. Абдиралович писал: «Приверженность к старой языческой вере сделала то, что в XIII веке Беларусь соединяется с “языческой” еще Литвой. Видимо, Знич литовского князя горел ярче, чем кресты князя киевского и польского короля» (Абдзiраловiч I. Адвечным шляхам: Дасьледзiны беларускага сьветагляду. Мн., 1993, с. 11).

* * *

В этом очерке затронуты только наиболее существенные, по нашему мнению, моменты этнической истории кривичей. Более основательное исследование еще впереди. Но уже сегодня, принимая во внимание накопленные наукой материалы, можно отказаться от стереотипной «восточнославянской» атрибуции крупнейшего «протобеларуского» племени и согласиться с В. Топоровым, что «ранее высказанное мнение о возможном «балтизме» кривичей нашло теперь новое подтверждение на независимых основаниях».

КРИВИЯ — НАША СВЯТАЯ ЗЕМЛЯ.

Алексей Дермант

«Наша Нива» (9 декабря 2011 г.)

Историческое прошлое беларуской нации всегда волновало умы патриотов. В настоящее время идеи балтско-славянского происхождения беларусов достаточно распространены и популярны среди представителей национальной беларуской интеллигенции. На вопросы газеты «Наша Hiea» отвечал исследователь традиционной беларуской культуры Алексей Дермант.

«Наша Нiва»: Какая этимология слова Крыўя? Откуда оно происходит?

Алексей Дермант: Наиболее убедительная этимологическая версия связывает происхождение имени кривичи и, соответственно, земли на которой они жили — Кривии (Крьгут) со словами балтских языков обозначающих языческих священников: krivis, kriwe, Krive-Krivaitis. Так, согласно авторитетному исследователю балто-славянских древностей Владимиру Топорову, кривичи могут осознаваться как особое племя священников.