Очерки и рассказы из старинного быта Польши
Шрифт:
Когда в Придольском замке увидели медленно двигавшийся поезд воеводы, то все догадались, что наверно случилось что-нибудь недоброе.
— Пойдём, пойдём навстречу! — говорила дрожащим голосом Ванда, судорожно схватив за руку своего отца и силясь увести его за собою.
Пан Дембинский исполнил желание дочери, и когда они второпях выбежали на крыльцо, колымага уж въезжала в ворота замка.
Бледная как лилия и неподвижная как мраморная статуя стояла растерянная Ванда.
Колымага подъехала в крыльцу. Ванда в одно мгновенье как будто ожила. Воевода, не говоря ни слова, отворил дверцы колымаги. Быстро вскочила молодая девушка на подножку, и с неё упала
Полумёртвого Илинича стали вынимать из колымаги, и между тем кругом раздавалось аханье и оханье, сожаления и расспросы.
Все горевали о молодом человеке, поплатившемся, как казалось, жизнью за свою безумную отвагу.
Ильговский замок сделался после этого ещё страшнее, нежели был прежде. Все чудесные о нём рассказы получили теперь полную веру.
Спустя три дня после привоза Илинича в Придольский замок, из ворот этого замка, в светлое майское утро, медленно выступало погребальное шествие. Жалобно пели ксёндзы надгробные молитвы; за ксёндзами шло множество народа со свечами и факелами, далее шесть молодых людей несли обитый пунцовым бархатом гроб, на крышке гроба лежало под миртовым венком оружие покойного. За гробом медленными неровными шагами шёл старик-воевода с поникшей головой, невдалеке от него едва переступала рыдающая Ванда. Дембинский поддерживал и утешал дочь, но все усилия были напрасны. По сторонам и сзади Дембинского шла толпа гостей, приехавших на свадьбу и попавших на похороны.
Разноречиво толковали о смерти Илинича те, которые шли за его гробом. Передавали между прочим достоверно, что когда умиравший Яцек пришёл на несколько времени в память, и когда Ванда, стоя у его постели на коленях, со слезами умоляла его рассказать о том что с ним случилось в Ильгове, то будто он отвечал на все просьбы своей невесты, что не может ничего рассказать, так как он связан клятвою молчать обо всём что с ним было в Ильгове.
Ванда после смерти жениха ушла в монастырь. Спустя несколько месяцев умер воевода, не сделав никакого завещания, и потому все его богатства перешли к одному из самых дальних его родственников, который вовсе не ожидал такого несметного наследства.
Минуло слишком сорок лет со дня смерти Илинича.
Однажды осенью в небольшом домике шляхтича Свобельского собрались гости, и один из них стал рассказывать о том, как в его стране какой-то богатый недобрый пан лишил убогого шляхтича последних крох, а потом коварно погубил его.
— А вот постойте-ка, — сказал хозяин, — я расскажу вам любопытный случай из собственной моей жизни. Есть что послушать.
Все призамолкли; старик откашлялся и начал рассказывать следующее:
— Вы верно слышали, что лет сорок тому назад, знатный и богатый в своё время воевода Гаданский поднимался против короля Яна Казимира. Этот пан был человек чрезвычайно надменный, хотя и был набожен и носил монашескую одежду. Усердствовал воевода Гаданский церкви Божией, делая богатые вклады на костёлы и монастыри, а между тем угнетал бедных и подвластных. Захотелось пану попасть в краковские каштеляны, но он обманулся в своих расчётах, так как король назначил на эту важную должность не его, а другого. Рассердился воевода на короля и начал составлять в одном из городов недалёких от Кракова конфедерацию против короля Яна Казимира, и когда воеводе был предъявлен королевский приказ, в силу которого он должен был удалиться из города, то он во всеуслышание сказал: «хорошо; я уйду из города, но зато и король уйдёт из Польши».
Правда, что предсказание его не сбылось,
В то время я был куда как молод. Кровь сильно кипела во мне; мне очень хотелось побывать в бою, а между тем в эту пору Польша жила мирно со всеми своими соседями, воевать было не с кем. Вот я и воспользовался конфедерацией пана Гаданского, да и пробрался к нему в лес.
Около осени приехали к нам туда какие-то три панича и приказали, чтобы их прямо вели к пану воеводе, нашему предводителю. Поговорив особняком с паном Гаданским, молодые люди записались в наш отряд; один из них назывался Кмита; двое других были братья Пешковские.
Должно быть у всех у них было что-то недоброе на сердце, потому что они избегали людей и общих разговоров; они держались ото всех в стороне и только украдкой шептались о чём-то между собою. Впрочем па такие пустяки никто из конфедератов не обращал тогда большего внимания, потому что каждый из нас был занят своим делом. Однажды, как теперь помню, на другие сутки после Духова дня, я и двое других моих товарищей получили от воеводы приказ — быть во всякое время готовыми на призыв пана Кмиты. В военной службе рассуждать не приказывают, и хотя каждый из нас по поводу такого неожиданного распоряжения и подумал многое, однако мы исполнили приказ в точности. Недолго впрочем нам пришлось ожидать, потому что б этот же день вечером пан Кмита повёл нас в Придольский замок; вместе с нами пошли туда несколько его прислужников с факелами.
Мы вошли в замок, миновали несколько комнат и наконец вошли в круглую залу, которая, казалось, была когда-то оружейной. Здесь мы застали какого-то молодого человека. Ох! как гневно взглянул он на нас; несмотря однако на весь гнев, лицо его было чрезвычайно привлекательно. Видно было, что он сперва принял нас за нечистую силу, однако не струсил и её, и выхватя саблю готовился вступить в бой даже с чертями.
Когда же он узнал Кмиту и Пешковского, то опустил саблю и грозно, не говоря ни слова, смотрел на них; Кмита с своими товарищами начали укорять и оскорблять его, и тут-то мы догадались, что дело кончится не шуткой. А сначала мы подумали, что вероятно молодёжь наша хотела позабавиться над каким-нибудь смельчаком, который, желая показать свою удаль, забрался один в проклятый замок.
О чём они между собою спорили в эту пору нельзя было разобрать хорошенько, но спор кончился тем, что наши предложили ему драться со всеми ими по очереди, грозя, в случае отказа его выйти на такой неравный бой, жестоким оскорблением. Пан Илинич, — так назывался, как я узнал после, этот молодой человек, — засвидетельствовал перед Богом и нами, что напасть троим на одного значит поступать бесчестно и затем стал готовиться к поединку.
Перед боем противники Илинича потребовали от него клятву, что если он останется в живых, то не скажет никому что с ним было. Илинич без упорства дал благородное слово, что исполнит их желание.