Очерки по истории русской церковной смуты
Шрифт:
Вечная память и вечный покой твоей многострадальной доброй и христианской душе.
Председатель Синода митрополит Евдоким». (Известия ВЦИК, 1924, 25 января, № 20.)
В противоположность этому цветистому и многословному посланию (искренность которого трудно гарантировать — чего стоит попытка объявить убежденного атеиста обладателем «христианской» души) другие соболезнования более кратки и звучат более искренно.
«Объединение верующих Союза Церковного Возрождения почтительно склоняется перед широтой социальной идеи, воплощенной в жизнь почившим Владимиром Ильичом, — писал Антонин, — и соболезнует неожиданной остановке
Председатель СЦВ епископ Антонин». (Там же.)
Достаточно сравнить два вышеприведенных документа, чтобы стала ясна разница между поверхностными фразерами из Троицкого подворья и суровым бунтарем Антонином.
Интересно также послание сектантов, движение которых приобретает в это время широкий размах. Приводим его здесь полностью.
«Во Всероссийский Центральный Комитет тов. Смидовичу
Коллегия Всероссийского Союза баптистов, от лица миллионов трудящихся, входящих в Союз, выражает свою глубочайшую скорбь в сознании тяжелой утраты, понесенной со смертью Владимира Ильича, которого русские сектанты, угнетавшиеся царями и попами, чтут как великого борца за славные достижения, в числе которых им особенно ценна религио ная свобода.
Председатель Г.Павлов, Член коллегии Б.Силадин, Секретарь В. Горина. (Там же.)
Резко отличается своим тоном краткое соболезнование патриарха-«Прошу через вашу газету, — лаконично говорится в послании, — выразить мое соболезнование Правительству Союза Советских Республик по поводу тяжелой утраты, понесенной в лице неожиданно скончавшегося Председателя Совета Народных Комиссаров В.И.Ульянова (Ленина). 24 января 1924 г.
Патриарх Тихон.
Это письмо было отправлено Донским монастырем в редакцию «Известий», но появилось оно (неожиданно для патриарха) в газете «Безбожник» (№ 4, с. 9), на последней странице, в издевательском оформлении рядом с антирелигиозными карикатурами.
Такое отношение к патриарху не было случайным: органы советской прессы занимали по отношению к патриарху демонстративно пренебрежительную позицию.
Положение патриарха и его ближайшего окружения было нелегким: теснимое властью, не признанное правительством, обливаемое грязью обновленцами — Церковное Управление, находящееся в Донском монастыре, было окружено как бы правительственной блокадой. После аннулирования патриархом резолюции о мире с Красницким отпала возможность организации Синода, стало невозможным функционирование епархиальных советов. Вся «тихоновская» церковь представляла собой с внешней стороны совершенно бесформенную массу народа, управляемую на местах случайными епископами (архиереи обычно арестовывались каждые полгода, и их место занимали люди совершенно случайные). В противоположность «Синодальной церкви» (так стали теперь называть обновленчество), которая являлась организацией без массы, «тихоновщина» являлась религиозной массой без организации. Единственным духовным центром являлся в это время патриарх Тихон.
Что делал в это время патриарх, каково было его окружение? Корреспондент газеты «Безбожник», проникший за ограду Донского монастыря, дает тенденциозную, проникнутую ненавистью, но все-таки острую и интересную зарисовку патриарха и его окружения.
«В сторону от линии трамвая, в сторону от жизни и шума большого города, глухими переулками направо, налево, через площадь, пробираемся к воротам Донского монастыря, — пишет А.Иркутов в статье «День в черном царстве». — Первое впечатление какой-то игрушечной крепости.
Было бы странно, если бы жизнь отдала в полное пользование прошлого эту игрушечную крепость. Как она ни мала, места в ней хватит для многих полезных и нужных учреждений настоящего. Так и есть. Справа бросается в глаза надпись «Детская трудовая колония» а слева смеются красные буквы: «Районный подотдел по борьбе с огородными вредителями».
В ограде сталкиваюсь с двумя жирными монахами.
— Как пройти к патриарху?
Монахи полуудивленно, полуиспуганно изучают меня. Подумав, показывают. Сворачиваю куда-то налево и подхожу к флигелю, на дверях которого записка сообщает мне, что «Патриарх Тихон принимает ежедневно кроме воскресных и праздничных дней, от десяти до двух часов». Поднимаюсь по маленькой деревянной лестнице. Попадаю в крохотную прихожую, пропитанную келейным запахом, который бывает в домах небогатых мещан, где на окне клетка с канарейкой, на окнах — герань, а на стуле — толстый, откормленный кот.
Да, вот и кот здесь. Жирный, сибирский. Жмурит глаза и ласково тянется навстречу посетителю…
Кроме меня, в приемной уже несколько человек. Двое толстых упитанных попов, один из них тут же переодевается в принесенную им новую шуршащую рясу. Монахиня со странным именем «Катована» и бедно одетый узколобый попик, невыносимо нервничающий в ожидании приема. Все еще не усид елись, не приспособились друг к другу. Поэтому молчат, ожидая очереди. Священник, принесший с собой новенькую рясу, кончил переодеваться, застегнул свой наряд на три пуговицы и, достав откуда-то серебряный крест, просунул свою голову в звенящую цепь…
Узколобый попик с вожделением поглядывал на крест, на шуршащую рясу, на счастливого обладателя того и другого. На лице попика написано какое-то сдерживаемое желание. Он несколько раз порывался подойти к своему собрату, делал несколько робких шагов и всякий раз возвращался вспять. Наконец, попик все-таки взял себя в руки.
— У меня просьбица к вам. Крест не одолжите ли? На минутку только. А то без креста к Святейшему, оно как-то не того выходит. Священник с крестом покровительственно помахал рукой.
— Сие совершенно неважно. Официальности никакой не требуется. И креста не дал.
Сидим мы уже с одиннадцати часов утра, время перевалило за три, а патриарх все еще с кем-то беседует. Собравшиеся понемногу начинают роптать. Когда нетерпение начинает проявляться слишком громко, из покоев паттриарха выбегает маленький сухонький попик с умным живым лицом. На его груди эмалевая панагия. Попы встают и один за другим подходят к нему, склонив головы, сложив чашечкой руки. Быстрым привычным жестом он благословляет их, подставляет для поцелуя руку, ответным поцелуем касается лба (?) благословляемого, потом подставляет для поцелуя плечо (?) и так далее, по очереди со всеми.
Во время благословения сыплет налево и направо шутками задает вопросы, выслушивает ответы и, наконец, хитро улыбаясь и потирая руки обращается к ожидающим:
— Не волнуйтесь, господа, мы не зря болтали. У нас дела, можно сказать, государственные решаются, да-с!
И, продолжая улыбаться, скрывается…
— Великого ума человек, — сообщает монахиня. — Владыка Серафим это, член патриаршего совета, и недаром его патриарх так возвеличил.
— А за что патриарх его возвеличил, позвольте узнать? — спрашивает кто-то.