Очерки по истории русской церковной смуты
Шрифт:
Особенно острым был разлад Н. Ф. Платонова с его сестрой — Александрой Федоровной Платоновой (в монашестве Анастасией), известной духовной писательницей, последней игуменьей Ивановского монастыря. «Стоим мы с Александрой Федоровной на трамвайной площадке, — рассказывала пишущему эти строки А. В. Волкова (в первой части нашей работы мы на нее ссылались), — и вдруг входит в трамвай Платонов. Александра Федоровна на него посмотрела и отвернулась. А он к ней: «Что ты, Шура, или брата не узнаешь?» А она ему: «И ты меня спрашиваешь, Коля? Наши родители в могиле переворачиваются. Что ты делаешь, ведь ты дьяволу служишь».
В том, что Н. Ф. Платонов был непосредственным
Сейчас, почти через тридцать лет, мне трудно себе и представить, что семнадцатилетний парнишка с некрасивым угреватым лицом, который впервые переступил порог квартиры Платонова в понедельник 3 июля 1933 года, был действительно я. Жил Н. Ф. Платонов на 6-й Линии Васильевского острова во дворе Андреевского собора, во втором этаже церковного дома. В его квартире помещался Епархиальный совет, который носил громкое название «Ленинградское митрополитанское управление». Это учреждение со столь блестящим титулом умещалось, однако, в столовой Н. Ф. Платонова. Здесь, рядом с буфетом, стояла пишущая машинка, на которой бойко отстукивала «Указы по митрополии» быстрая, маленькая пожилая женщина в пенсне — Александра Ивановна Тележкина. У окна рылся в делах также не блещущий красотой молодой человек — здравствующий ныне А. Ф. Шишкин [71] — довольно известный церковный деятель, полученный Патриархией по наследству от Н. Ф. Платонова. На обеденном столе лежала раскрытая книга, в которую посетители должны были вписывать свои имена. Каждый лист в этой книге был разделен на три графы:
71
Умер в 1966 году, когда был профессором Ленинградской духовной академии.
1. Фамилия, имя, отчество.
2. Ориентация.
3. По какому делу.
А. Ф. Шишкин бдительно следил, чтобы какой-нибудь посетитель не проскользнул мимо этой почтенной книги. Важно в ней расписавшись, я поставил в графе «Ориентация» — «Христианский социалист».
Платонов принял меня тотчас же и удостоил меня беседой, которая Длилась более двух часов. Беседа носила теоретический характер, касаясь взаимоотношений между христианством и социализмом. Я вышел из кабинета, совершенно очарованный умом, любезностью и широтой взглядов хозяина, который настойчиво приглашал меня заходить как можно чаще.
Между тем более опытный наблюдатель, чем я, обратил бы внимание на целый ряд странностей в поведении собеседника. Во-первых, всякого бывалого человека удивила бы поразительная откровенность собеседника: он не только не избегал говорить на политические темы с незнакомыми посетителями (да еще с семнадцатилетним мальчишкой), но, наоборот, сам охотно задевал самые острые вопросы. Помню, в частности, совершенно невероятную по своей откровенности фразу Платонова: «Я не думаю, чтобы этот эксперимент увенчался успехом». Во-вторых, всякий обратил бы внимание на то, с какой настойчивостью высокий собеседник расспрашивал, спускаясь с теоретических высот, о весьма конкретных вещах — главным образом о знакомствах, единомышленниках, друзьях. Но, находясь под обаянием высокого сача, я, конечно, поспешил открыть Платонову всю свою душу и выложить ему все, что я знал.
Результат приятных и высокопоучительных бесед с Высокопреосвященным владыкой (таких бесед было несколько) сказался через девять с. лишним месяцев: 24
При всей моей приверженности и, я бы сказал, влюбленности к знаменитому проповеднику — у меня не могло быть ни малейших сомнений в том, что он является осведомителем…
Вскоре после моего освобождения, в праздник Троицы, я пришел в Андреевский собор к литургии. Богослужение было торжественным, и совершал его сам архиепископ… После вечерни и положенных коленопреклоненных молитв, прочтенных с необыкновенной проникновенностью, обновленческий иерарх, разоблачившись, величественно направился к выходу; с колокольни раздался неумолчный трезвон колоколов, толпа верующих устремилась к владыке под благословение. Когда он поравнялся со мной, я шагнул прямо к нему.
«А вы напрасно сказали, что Михаил Яворский был моим духовником — он никогда моим духовником не был», — резко бросил я ему в лицо с запальчивостью бурша, не подходя под благословение.
«Что такое, кому я сказал?» — после минутного молчания произнес Николай Федорович.
«Сказали тем, кто вас расспрашивал обо мне», — бросил я столь же резко.
Иерарх отвел глаза и промолчал.
«А я не был духовным сыном Михаила Яворского», — с глупым упорством повторял я.
«Не помню, не помню», — прогнусавил Платонов, обходя меня.
Впоследствии мне приходилось неоднократно встречаться с Платоновым. Я говорил с ним в обычном почтительном тоне, ни он, ни я никогда не упоминали о прошлом.
В сентябре 1934 года Платонов взлетел на вершину обновленческой церкви. Указом Священного Синода от 1/1Х-34 г. «Преосвященный Николай, архиепископ Лужский, назначен митрополитом Ленинградским взамен ушедшего на покой митрополита Серафима (Руженцова)». Это назначение явилось результатом длительных закулисных маневров и интриг Н. Ф ¦ Платонова.
«Бывало, приедет в Москву — и сразу же начинаются разговоры о митрополите Серафиме — и малоактивен и что-то еще, и чего-чего только о нем не говорит», — вспоминал в 1943 году митрополит Виталий. Действительно, между митрополитом Серафимом и Платоновым существовала давняя антипатия. Истоки этой антипатии, быть может, скрывались в коренной противоположности их характеров.
Трудно себе представить двух более отличающихся людей, чем митрополит Серафим и Н. Ф. Платонов. Митрополит Серафим был выходцем из придворного духовенства, и большую часть своей жизни он провел в качестве священника дворцовой церкви в Стрельне. Это оставило неизгладимый след. Изящные, аристократические манеры и величавая осанка важного барина, утонченная вежливость, но с оттенком снисходительности, — таков был протоиерей Руженцов (будущий обновленческий митрополит).
В 1919 году, овдовев, он принимает монашество и возводится на архиерейскую кафедру в одном из северорусских городов. Присоединившись с самого начала к обновленческому расколу, епископ Серафим принадлежал к числу так называемых «тихих обновленцев» — ни к каким группировкам не примыкал, ни на кого не доносил — он спокойно и с обычным своим достоинством управлял различными русскими епархиями, пока в 1925 году не был назначен обновленческим митрополитом Московским.
В 1929 году, после перевода в Москву митрополита Вениамина (председателя Синода), митрополит Серафим был переведен в Ленинград. Здесь он сразу же столкнулся с Н. Ф. Платоновым.