Очерки по истории русской церковной смуты
Шрифт:
«Поп села Поводимова, — сообщала та же газета, — упирает на то, что, вот, мол, какая советская власть — сама отделила церковь от государства, а теперь начинает вмешиваться в религиозные дела мирян, навязывая им какую-то «живую церковь». (Трудовая газета, 1922, 25 октября, № 75, с. З).
Еще большую оппозицию встретила «Живая Церковь» в уездных городах Нижегородской губернии. В Нижнем Новгороде обновленчество утвердилось еще летом 1922 года благодаря энергичному нажиму архиепископа Евдокима. Однако уже осенью возникла так называемая арзамасская автокефалия во главе с местным епископом Михаилом. Собравшееся под его председательством духовенство приняло следующее постановление:
1) на поместный Собор делегации не посылать, так как там будут в большинстве ставленники группы «Живая Церковь»;
2) игнорировать Нижегородский епархиальный съезд;
3) учредить в Арзамасском
При изучении церковных документов создается впечатление, что «Живая Церковь» сравнительно легко укоренилась на севере — в Вологде. Это объясняется тем, что здесь на сторону «Живой Церкви» перешел местный архиерей, который пользовался огромным авторитетом среди населения, — архиепископ Александр (Надеждин), бывший тверской протоиерей, член Государственного Совета от духовенства, рукоположенный в 1920 году во епископа Кашинского, переведенный в 1921 г. на Вологодскую кафедру.
Осенью 1922 года здесь начинает издаваться журнал «Церковная заря», который по своему духу существенно отличался от других провинциальных церковных журналов того времени: здесь нет ни доносов на «староцерковников», ни личных выпадов, от которых отдает «Повестью о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем».
«Мы желали бы, — пишет прот. Налимов, — произвести те или дру гие изменения в области церковных богослужений и требника с допущением новых обрядов и молитвословий в духе Церкви православной. Главным образом желательны изменения богослужебного языка, весьма во многом непонятного для массы. Эти изменения должны неукоснительно вестись в сторону приближения славянского текста к русскому. Обновление должно идти с постепенностью, без колебания красоты православного богослужения и его обрядов. Мы горячо приветствуем совершение главнейшего богослужения Святейшей Евхаристии открыто на глазах молящихся, с непосредственным участием всего Тела Церкви Христовой — архипастырей, пастырей и мирян» (Церковное знамя, 1922, 15 сентября, № 1, с.6).
Наряду с этой группой сторонников идеологического обновления Церкви в Вологде возникла в это время другая обновленческая группировка, так называемая «Российская Народная церковь», которая также заслуживает внимания.
«Народная церковь» состояла из трех человек: протоиерея Рафаила Бурачка, протоиерея Александра Углецкого и диакона Н.Суровцева; «лидером» являлся о. Р.Бурачек — священник Александре-Невской на фабрике «Сокол» церкви.
Как личность, так и «платформа» о. Рафаила, очень характерна для той эпохи. Человек беспокойный, раздражительный и болезненно честолюбивый, о. Бурачек всю жизнь никогда ни с кем не ладил — всегда считал, что его «затирают» и не дают ему развернуться. Будучи по профессии «учителем естественной истории» (биологии), Р.Бурачек до революции мирно преподавал в Вологодском городском училище; однако революция и для него открыла «шлюзы» — он становится заведующим средней школы — широкие перспективы развертываются перед ним (он уже видит себя наркомом просвещения). Однако жизнь наносит удар по планам Бурачка: после грандиозного скандала Бурачек уходит с поприща «народного просвещения». Через некоторое время мы видим его священником; кратковременное служение о. Бурачка в фабричном поселке «Сокол» — это история сплошных склок, жалоб, ссор с прихожанами.
Но вот до Вологды доходит весть о расколе — и о. Бурачек, как боевой конь, заслышавший звук боевой трубы, устремляется в бой. Он сочиняет витиеватую «платформу», в которой заявляет, что реформы «Живой Церкви» неприемлемы для верующего народа, и предлагает, чтоб Церковь занялась народным воспитанием. Одновременно о. Рафаил сочинил и Другую «платформу» для узкого круга лиц, сведения о которой проникли, однако, в печать.
«Во главе Русской Православной Церкви, — пишет журнал «Церковная заря», — Бурачек предлагает поставить трех лиц: председателя ГПУ, Архиерея (по религиозным делам) и его — Бурачка. Шестьсот священников епархии он хочет сделать агентами ГПУ, чтобы через них, при дружной сплоченности, в значительной степени расширить информацию с мест и открыть могучую борьбу с антигосударственными элементами».
«Весьма важно, — пишет он, — чтобы нити между председателем ГПУ и Русской Православной Церковью были скрыты от всех глаз, как волны беспроволочного телеграфа». (Церковная заря, N'4, с.8–9).
Затея Бурачка закончилась полным крахом: высмеянный за свою болтливость на столбцах как центральной, так и провинциальной прессы неудачливый реформатор должен
Колебания и внутренняя неуверенность, апатия и усталость царят в эту трудную эпоху во многих сердцах. В этом смысле характерной фигурой является епископ Смоленский Филипп (Ставицкий) — впоследствии архиепископ Астраханский.
Летом 1922 года, будучи подсудимым на смоленском процессе, епископ выступил со следующим заявлением:
«Да, я сознаю свою вину. Вина моя в отсутствии решительности и в слабости, не позволившей мне порвать с тихоновщиной. Церковь при Тихоне сгнила, превратилась в гроб повапленный, красивый снаружи и полный мерзости внутри. Идеи новой церкви разделяю, жизнь положу за новую церковь, ибо ее идеи — мои кровные». Будучи приговорен к условному наказанию, епископ Филипп получает от ВЦУ назначение в Крым; однако через несколько дней епископ загадочно исчезает из своего дома, оставив истерическое письмо, в котором говорится: «Ухожу в затвор. Бегу от мира сего вследствие усталости, расшатанности нервов». (Безбожник, 1923, № 8, с.6.) [27]
27
Однако через несколько дней епископ Филипп был арестован и сослан.
Некоторым своеобразием отличается обновленческий раскол в Сибири. Сибирь, где не улеглось еще возбуждение, вызванное гражданской войной, и где была еще свежа память о колчаковщине, стала ареной ожесточенной борьбы враждующих церковных течений.
В мае 1922 года в Томске был арестован местный архиерей епископ Виктор — и сразу возникла реформатская группа среди местного духовенства. Основоположником сибирского раскола был Петр Федорович Блинов — человек своеобразный и незаурядный.
Коренной сибиряк, уроженец Томской губернии, Петр Федорович был сыном местного крестьянина-охотника. Впоследствии, будучи обновленческим митрополитом, он любил вспоминать о том, как он ходил, бывало, в 12 лет с отцом на медведя. Вскоре, однако, пределы родной деревни становятся для него тесными — смышленый беспокойный паренек отправляется бродить по Сибири. Затем он попадает в один из сибирских монастырей и в течение двух лет живет здесь послушником. Интерес к религии, который ему был свойствен с детства, становится еще более сильным. Уйдя из монастыря, Петр Блинов продолжает свою кочевую жизнь: старообрядцы различных толков, сектанты, странники попадаются ему на пути. Наконец 25 лет от роду возвращается он в свой родной Томск, женится и экстерном кончает местную Духовную семинарию, которая доживает последние месяцы перед закрытием.
В 1919 году епископ Виктор рукополагает его в священника церкви Иоанна Лествичника. Молодой священник сразу становится популярной фигурой среди верующих людей города Томска. Богатырь ростом, кряжистый и плечистый, о. Петр обращал на себя внимание даже своим внешним видом. Он был незаурядным человеком и во всех отношениях: талантливый самоучка-самородок, он пополнял недостаток систематического образования чтением, обильным запасом жизненных наблюдений, почерпнутых им во время его скитаний. Его проповеди и духовные беседы, оригинальные и талантливые, привлекали огромное количество слушателей, людям нравилось также его внимание к простому народу. Характерно, например, что впоследствии, будучи уже архиереем, он, благословляя народ, говорил каждому индивидуальное поучение; например: «Господь да благословит всю вашу жизнь; пусть она будет чистой, как родниковая вода, светлой, как день; ясной, как солнце», всегда все экспромтом и всегда умно и оригинально.
В мае 1922 года Петр Блинов, вместе со своей общиной, объявил, что он откалывается от патриарха Тихона, не признает местного епископа и отныне является главой свободных христиан, объединившихся вокруг церкви Иоанна Лествичника. Тут же началась работа по созданию сибирской «Живой Церкви», Энергичный и напористый настоятель церкви Иоанна Лествичника не терял времени даром: уже в первых числах июня в Томске возникает Сибирское Церковное Управление — или, как его стали называть, СибЦУ.
В томской газете «Красное знамя» № 121 от 7 июня 1922 года было напечатано воззвание нового церковного органа и программа «Сибирского движения» за подписями свящ. Блинова и секретаря Толмачевского. Программа отличается необыкновенным разнообразием; здесь, как в универсальном магазине, каждый найдет что-нибудь себе по вкусу. Так, например, о. Петр хочет положить в основу церковной реформы следующие принципы: