Очерки по истории Вселенской Православной Церкви

Дворкин Александр Леонидович

Некоторые историки, опирающиеся в своих идеологических построениях на теорию византийского цезарепапизма, утверждают, что император в Константинополе был главой Византийской Церкви. Выше уже много говорилось о несоответствии подобных утверждений действительности. Но при этом мы должны отметить, что действительно император играл чрезвычайно важную роль в Церкви. Немногим более чем за полстолетия до взятия Константинополя турками, когда император практически уже не обладал никакой реальной властью, патриарх Антоний IV написал такие слова московскому великому князю Василию I: "Святой царь занимает высокое место в Церкви… Цари вначале упрочили и утвердили благочестие во всей вселенной; цари собирали вселенские соборы, они же подтвердили своими законами соблюдение того, о чем говорят божественные и священные каноны…"

Однако патриарх Антоний не уточняет, в чем заключалось "высокое место" императора в Церкви. Мог ли император делать вероучительные заявления, не созывая собора? Зенон и Ираклий попытались

сделать это. Ими руководили самые высокие побуждения, оба они заручились согласием патриархов. Тем не менее обе их попытки провалились. Императоры могли прибегнуть и к другому пути: вместо единоличных заявлений попытаться навязать свою волю собору. Но и это им удавалось сделать, лишь если их позиция принималась Церковью. История иконоборческих императоров и их соборов – наглядное тому подтверждение.

Несомненно, император пользовался самым высоким уважением как глава государства. На Западе его власть была разрушена, и блж. Августин мог проводить разительный контраст между тленной земной империей и Царством Божиим. Однако на Востоке общественное мнение придерживалось позиции, высказанной Евсевием, что христианство очистило и освятило Империю. Она стала Священной империей. Следовательно, и император был затронут ее святостью.

3. Церемония коронации, введенная Диоклетианом, совершалась главным сановником Империи. Первые христианские императоры продолжили эту практику. Например, Феодосий II был коронован префектом города Константинополя. Однако на коронации его преемника Маркиана уже присутствовал патриарх. Преемник Маркиана Лев I почти наверняка был коронован патриархом. С одной стороны, это значило, что патриарх стал вторым по значимости официальным лицом Империи после самого императора. Но, с другой стороны, его участие превратило коронацию в религиозную церемонию. В ходе ее император подвергался своего рода рукоположению, он получал дары Святого Духа. С тех пор имперский дворец стал известен как святой дворец. Имперские церемонии приобрели литургический характер, где император играл двойную роль: представителя Бога на земле и представителя народа перед Богом, символ самого Бога и Божественного воплощения. Тем не менее всю первую половину византийской истории коронование всего лишь санкционировало de facto уже провозглашенного императора. Древняя римская традиция провозглашения нового императора армией и Сенатом продолжала оставаться главным критерием их вступления в должность. Однако уже в XI в. среди канонистов (таких, как патриарх Алексий Студит) появляется мнение, что законность императоров основывается не на провозглашении, а на патриаршем короновании.

Особый характер положению императора придавали специальные прошения в ектеньях и молитвы, читаемые в церквах по праздникам. В молитве Рождественского сочельника у Христа испрашивалось, чтобы Он "подвигнул народы всей Вселенной принести дань Вашему Величеству, как волхвы принесли дары Христу". В песнопениях Пятидесятницы говорится, что Святой Дух снизошел в виде огненных языков на главу императора. Константин Порфирородный писал, что именно через дворцовые церемонии "имперская власть направляется в нужном ритме и порядке, и Империя может таким образом представлять гармонию и движение Вселенной, исходящей от Творца". Византийцы свято веровали именно в такое понимание роли императора. Впрочем, это не мешало им принимать участие в свержении того императора, которого они считали недостойным или нечестивым. Его святость не предоставляла ему гарантии от насильственной смерти. Византийцы почитали символ, который совсем не обязательно совпадал с каждой конкретной личностью. Тот император, чья личность в глазах народа и Церкви не соответствовала его высокому призванию, считался тираном и узурпатором, и его насильственное свержение было лишь делом времени и виделось как богоугодное деяние.

4. Византийцы хорошо знали, что власть императора над Церковью ограничена, хотя границы эти и не были отчетливо определены. Да, действительно, как правило, ему принадлежало последнее слово в выборах патриарха. Но мог ли он, таким образом, контролировать Церковь? Как мы помним, Юстиниан I писал, что "высочайшие дары Божии, данные людям высшим человеколюбием, – это священство и царство. Первое служит делам Божественным, второе заботится о делах человеческих… Оба исходят из одного источника…". Далее он добавлял, что император, хотя и самодержец, не может деспотично диктовать свою волю над священством. Друг Юстиниана диакон Агапит писал, что "император, хотя и Господин над всеми, но тем не менее, как и другие, раб Божий". Св. Иоанн Златоуст ясно говорил, что "область царской власти – это одно, а область власти священства – это другое; и последнее превышает первое".

Когда император-иконоборец Лев III открыл свой сборник законов "Эклога" словами: "Так как Бог в Своем благоутробии вручил нам имперскую власть… и приказал нам, как Он приказал святому Петру, главе и князю апостолов, пасти его верных овец…" и когда он начал свое иконоборческое постановление провозглашением себя священником, св. Иоанн Дамаскин заявил, что "в обязанности императора не входит определять церковные законы", и продолжил: "меня невозможно убедить, что Церковь управляется имперскими постановлениями".

Св. Феодор Студит заявлял, что вопросы, связанные с догматами, были поручены лишь тем, кому Господь дал власть вязать и решить, т.е. апостолам и их преемникам – пяти патриархам. Он писал императору Льву V: "Это пентархиальная власть Церкви. Именно они составляют из себя суд для рассуждения по вопросам святого вероучения. Дело царей и правителей – оказывать им помощь в совместном свидетельстве веры и примирять различия между ними в делах мирских. Ты занимаешься политикой и войной. Оставь дела церковные иерархам и монахам".

В "Эпанагоге", сборнике, выпущенном при Льве VI, говорится: "Государство, как и человек, состоит из членов, самыми важными из которых являются император и патриарх. Мир и счастье Империи зависит от их согласия". "Эпанагога" тоже исходит из параллелизма Царя и Патриарха – "величайших и необходимейших частей государства", и в ней определяются обязанности каждого из них. Далее там говорится: "Задача царя – охрана и обеспечение народных сил добрым управлением, восстановление поврежденных сил бдительною заботой и приобретение новых сил мудростью и справедливыми путями и действиями. Цель патриарха, во-первых, та, чтобы тех людей, которых он принял от Бога, охранять в благочестии и чистоте жизни… он должен всех еретиков, по возможности, обращать к Православию и единству Церкви… а еще приводить к перениманию веры неверных, поражая их блеском и славностью и чудом своего служения… Царь должен благодетельствовать, почему он и называется благодетелем… Цель патриарха – спасение вверенных ему душ; он должен жить о Христе и распяться для мира… Царь должен быть отличнейшим в Православии и благочестии… сведущим в догматах о Св. Троице и в определениях о спасении через воплощение Господа нашего Иисуса Христа… Патриарху же свойственно быть учительным и равно относиться без ограничений к высоким и низким… а о правде и защите догматов говорить перед лицом царя и не смущаться… Патриарх один только должен толковать правила древних и определения Святых Отцов и положения Святых Соборов… Царь же имеет подкреплять, во-первых, все написанное в Божественном Писании, потом также все догматы, установленные семью Святыми Соборами, а также избранные римские законы". В "Эпанагоге" также подтверждаются предыдущие соборные запреты императору давать клирикам секулярные обязанности. Однако следует помнить, что "Эпанагога" была составлена не императором, а великим патриархом Фотием и что она осталась лишь законопроектом.

5. Похоже, что взгляды этих выдающихся церковных деятелей безоговорочно принимались народом лишь в особых кризисных ситуациях, как, например, в иконоборческие времена, когда религиозная политика императоров отвергалась народом. При нормальных обстоятельствах все виделось иначе. Епископы, собравшиеся на Трулльский собор, лояльно заявили: "Мы все рабы императора". Действительно, если логически продолжить теорию пентархии, на которую ссылался преп. Феодор Студит, то во Вселенских Соборах отпала бы всякая нужда. К концу XII в., когда в Церкви уже длительное время не возникало каких-либо серьезных вероучительных разногласий, многие готовы были согласиться с мнением тогдашнего канониста Феодора Вальсамона, который писал, что император выше всех законов, как гражданских, так и церковных, и что он один может заниматься законотворчеством, как церковным, так и гражданским. Сравнивая императора с патриархом, он заявлял: "Служение императорское включает в себя просвещение и укрепление тела и души. Достоинство патриаршее ограничено попечительством о душах и не более того". Вальсамон прибавляет, что, хотя клирикам и не должно занимать мирские должности, император может, применяя икономию, обойти этот запрет, а также, если того потребуют обстоятельства, вмешаться в выборы не только патриарха, но и любого епископа. Одного только император не может – это диктовать догматы веры. Однако дальнейшее развитие событий в XIII в. показало, что Вальсамон сильно переоценивал роль императора.

Лев III глубоко заблуждался, когда объявлял себя священником. Приблизительно веком раньше св. Максим Исповедник очень подробно и основательно объяснил, что император священником не является и являться не может. Можно сказать, что обряд венчания на царство давал императору некую священническую ауру. Он входил в алтарь царскими вратами. Он причащался в алтаре двумя видами раздельно, как священники. Его называли pontifex, или sacerdos, или йесЭхт. Даже папы римские беспрекословно использовали эти титулы в обращении к императору, если, конечно, они считали его православным.

Но у императора не было апостольского преемства, как у епископата или священства. На самом деле он и патриарх взаимно зависели друг от друга. Император назначал патриарха, и даже в самой формуле этого назначения содержалось признание роли императора как орудия Бога. "Я признаю две власти в этой жизни: священство и царство; Создатель мира вручил первой заботу о душах и последней – заботу о телах; если ни одна из них не ущемлена, мир находится в безопасности", – говорил один из могущественнейших византийских императоров Иоанн Цимисхий, но тут же добавлял: "Поскольку патриарший престол оказался вакантным, я помещаю на него человека, в достоинствах которого я убежден". Синоду оставалось лишь утвердить выбор императора.