Очерки поповщины
Шрифт:
Много было толков между старообрядцами, жившими в Белоруссии и Стародубье, по поводу россказней хромого паломника. Переходя из уст в уста, они делались более и более баснословными и даже принимали характер фантастический. К сказочным сокровенным святым местам старообрядцы не замедлили приурочить чуть не рай небесный. В тех местах, благословенных господом, рассказывали досужие повествователи, в тех местах, уготованных самим царем небесным для своих избранных, каждый, как во дни Соломона, живет под виноградом своим, под своею смоковницей; земли там не пашут, хлеб сам родится; рыбы в реках такое множество, что зачерпни только ведром — и вынешь рыбы столько, что целый день большая семья сыта будет. За скотом ухода никакого, без пастухов стада пасутся по тучным пажитям, а к вечеру коровы сами подходят к домам, чтобы их подоили. Работать не надо, живи век свой, руки сложа, только благодари господа за его милости. И между людьми тамошними ни ссор ни вражды не бывает; живут они в мире, в любви да совете; судов нет, для того, что судить некого: не бывает в тех блаженных местах преступлений, нет у тамошних людей никаких пороков, все живут яко ангели на небесех, оттого и начальства нет никакого, кроме духовных отцов и епископов.
Этим не удовольствовались слагатели басен. Еще до 1830 года ходил между старообрядцами слух, передаваемый, впрочем, за великую тайну, о благочестивом Персидском царстве. Колычев говорил только про «стрельцов», будто бы живущих в Персии; какой-то досужий язык прибавил, что там, у этих «стрельцов», у сей «благочестивой Христовой рати небреемой», пребывают не только истинные, старой веры епископы, бояре и вои, но сам царь древлеблагочестивый, прямой потомок царя Михаила Феодоровича Романова. Вот отрывок из письма, отправленного из Стародубья в Керженец в июле 1830 г.:
«Еще же поведаю вам, матушка, как Христос хранит непорочную невесту свою, святую церковь, по неложному своему обещанию, что пребудет с нами
460
[Письмо от 13-го июля 1830 г., подписанное г. и. Е., то есть «грешная инокиня Е.» (вероятно, ездившая за сборами), к игуменье Екатерине, бывшей в Комаровском ските, Семеновского уезда, Нижегородской губернии.]
Таким образом память о самозванце-царевиче Алексее Алексеевиче, бывшем у Стеньки Разина (ходившего и в Персию), воскресла в среде старообрядцев в начале тридцатых годов нашего столетия. Пущенная в ход, вероятно, вследствие баснословных сказаний Колычева, сказка о Персидском царстве и о царе из дома Романовых поддерживалась отчасти и солдатами из старообрядцев, воротившимися из персидского похода 1826 года. Вследствие известной склонности наших солдат, побывавших в дальних походах, рассказывать сельщине-деревенщине разные диковинки с обильным украшением красным словцом, басня о раскольничьем царстве в Персии разошлась по разным местностям. [461]
461
[Замечательно, что изданная в 1831 году (то есть во время распространения толков о мнимом персидском царе из дома Романовых) книжка г. Берха: «Царствование царя Алексея Михайловича», в которой едва ли не впервые в русской печати говорилось о самозванцах-царевичах Алексее и Симеоне Алексеевичах (1—261 и 279), разошлась в значительном числе экземпляров между старообрядцами. В любом ските или монастыре старообрядском можно было найти эту книгу. У Авфония Кочуева было несколько экземпляров ее. До тридцатых годов нынешнего столетия, сколько нам известно, раскольники не толковали о Персидском царстве. По крайней мере не сохранилось о том ни малейших намеков ни в известных нам раскольничьих рукописях ни в обозренных нами правительственных архивах.]
В своем месте мы расскажем, как искатели архиерейства устремились в персидские пределы, претерпевая страшные лишения в пустынных местах Малой Азии, и гибли там от болезней, тщетно разыскивая благочестивое царство. Сколько сил по пустякам растрачено было на эти искания! При иной обстановке, при ином образовании, люди, погибшие от болезней в пустынях, могли бы стать наряду с самоотверженными путешественниками из Западной Европы, проникавшими в неизведанную глубину Африки и во внутренность австралийского материка. Нельзя не сочувствовать энергии и самоотвержению русских людей, пускавшихся в многотрудные дальние странствия, но нельзя и не сожалеть, что их силы потрачены были лишь на разыскание небывалых архиереев и баснословного царя.
Во время Рогожского собора, бывшего в начале 1832 года, когда зашла речь о людях, способных искать по иноземным государствам епископов «древляго благочестия», лаврентьевский игумен, как мы уже сказали в своем месте, заявил, что у него в монастыре есть такие люди, не по одному разу бывшие за границей, люди смелые, ловкие и готовые на все. Вероятно, разумел он Колычева, жившего в то время еще в Лаврентьевской обители, хотя по преклонным его летам (под семьдесят лет) едва ли можно было рассчитывать на самоличные его странствия. А может быть, увлеченные рассказами его, некоторые из лаврентьевской братии в это время и сходили уже за границу, и их-то разумел лаврентьевский игумен в предложении, сделанном на Рогожском соборе.
В Лаврентьеву обитель, как сказано в предыдущей главе, должен был заехать, по поручению петербургских коноводов поповщины, Громовых, пробиравшийся из столицы назад в свой Серковский монастырь игумен Геронтий. Приехав в Лаврентьев осенью 1832 г., он пробыл там несколько месяцев, с осторожностью исполняя данное ему в Петербурге поручение. Присмотревшись к монастырским порядкам, заметил он, что по столь важному делу нечего ему и входить в сношения с игуменом Михаилом, человеком старым и озабоченным мелочами обыденной жизни монастыря: посылкой за сборами, закупкой припасов, кормленьем братии и исправлением обычных богослужений. Осторожно повел Геронтий речь с Аркадием. Аркадий уже знал, что возникшая на Рогожском соборе затея об учреждении заграничной старообрядской иерархии всеми оставлена, что Рахманов уехал из Петербурга ни с чем, и что в Москве никто и не думает более об осуществлении кочуевского предположения. Как только Геронтий завел с ним об этом деле речь, он отнесся к нему даже с негодованием, говоря, что такие затеи, вместо пользы старообрядству, принесут ему одну пагубу. «Если и теперь, — говорил Аркадий Геронтию, — стеснения старообрядства в России с каждым месяцем усиливаются, что будет, если правительство узнает об этих замыслах? Если бы даже удалось нам устроить заграничную иерархию, какие невзгоды постигли бы тогда старообрядцев в России! Кроме того, — продолжал он, и слова его оправдались на деле, — прием епископа к старообрядцам будет «новшеством», ибо со дней Павла Коломенскаго, в продолжение ста семидесяти лет, не бывало у нас епископа; это «новшество» неминуемо произведет раздор и разделение в старообрядстве». [462] Люди, хорошо и близко знающие Аркадия Шапошникова, уверяют, что он был против старообрядской иерархии даже и тогда, как она уже основалась; что он до тех пор не примирился с нею, пока сам не попал в архиереи. Даже и во дни своего архиерейства, еще немного лет тому назад, поспорив на письмах с Кириллом белокриницким, Аркадий писал к нему: «Да что мы с тобой за архиереи?», явно высказывая, что не верит в законность принятого сана. [463]
462
Письмо Геронтия к Алексею Великодворскому из Серкова монастыря, 3-го февраля 1833 года.
463
Подлинное письмо Аркадия к Кириллу, в котором он так выражается, в Москве, и находилось у нас под руками. О нем скажем со временем в своем месте. Упомянем здесь лишь повод, побудивший Аркадия сказать такие неутешительные для старообрядства слова. Кирилл упрекнул его в том, что он, как женатый на вдове, по правилам святых отец, не есть законный архиерей. Против такого аргумента сказать Аркадию было нечего, и он выразил ту мысль, что для старообрядцев и такие архиереи, как он с Кириллом, подходящи. «Какие мы с тобою архиереи, коли по правде сказать?» — написал он «митрополиту белокриницкому и всех древлеправославных христиан» Кириллу. Так несостоятельность старообрядской иерархии сознаётся самими их иерархами.
Осторожный
464
Письмо Геронтия к А. Великодворскому из Серкова монастыря, 3-го февраля 1833 года.
Живя немалое время в Лаврентьеве, Геронтий успел узнать тамошних иноков. С лучшими из них была у него ведена речь об искании архиерейства и о том, как бы завести в заграничной Белой-Кринице благоустроенную обитель с иноками хорошей жизни, преданными старообрядству, начитанными и энергическими. Такие слова Геронтия пришлись им по сердцу. Некоторые из них заявили даже желание тотчас же двинуться в путь — искать архиерея. Иноки Аркадий Лысый, Ираклий Сорокин и другие решились идти в неведомые страны. Всего охотников странствовать набралось до двенадцати человек. Не говоря ни слова игумену Аркадию о своих намерениях, один за другим выбрались они из Лаврентьева, как бы за сбором подаяний, и перешли за молдавскую границу, где и собрались в тамошнем Мануиловском старообрядском монастыре. В 1833 году было совершено ими первое хождение на Восток для поисков древлеблагочестивых епископов.
Одновременно с лаврентьевскими, даже, быть может, несколько раньше, старообрядцы и из других мест отправились на Восток искать тех блаженных мест, где «древлее благочестие» сияет. В 1833 году вообще стало заметно небывалое дотоле в среде старообрядческой явление: до того времени они совершенно равнодушно относились не только к святыням киевским, но и к святым местам Палестины. «Хоть и святы места, да в руках никониан, — говорили их начетчики, — и потому благодати там нет, одна мерзость запустения, Даниилом пророком предвозвещенная; не для чего ходить туда». И старообрядцы слушались начетчиков, ходили только к своим святым местам на поклонение: в леса пермские, к тамошнему их святому Иову, к угодникам керженским, [465] на Иргиз и пр. [466] Во Ржеве оглашены были части мощей святого Саввы, именно глава его, взятая будто бы раскольниками из московского Андроньева монастыря во время французского разгрома. [467] И сюда потихоньку ходили молиться. Около Москвы, в Волоколамском уезде, между деревнями Лобановой и Хованью, в лесу, погребены более ста лет тому назад старцы Филарет и Феодорит. Сюда на поклонение им собиралось множество народа не только окрестного, но из Москвы, из Ржева, из Гжатска, преимущественно же в праздники Вознесения и Троицы. Так много стало ходить сюда поклонников, что в эти дни на Феодоритовой могиле устраивались даже сельские ярмарки. Кроме того, по разным местам оглашены были древние иконы чудотворными, например, Казанской Богородицы в ските Шарпанском, Николая Чудотворца в Глафириной обители Комаровского скита, [468] Казанской Богородицы в Макарьевском монастыре, что в гомельском имении, и много других по разным местам. Сюда ходили набожные старообрядцы, минуя древние святыни, как находящиеся в храмах и обителях православных. С 1833 года старообрядцы поповщинского согласия, и только одного поповщинского, стали в значительном количестве ходить на поклонение в Киев, откуда пробирались в свои монастыри. Стали ходить и в Иерусалим. В Константинополе и в Палестине чаще и чаще стали являться не виданные там дотоле кафтыри и камилавки старообрядских иноков. Появление там старообрядцев замечено было и нашими дипломатическими агентами; они сообщали о том для сведения правительству. Видели в этом начало сближения раскольников с православною церковью; никто и не догадывался, что странствователи-старообрядцы стремятся на Восток совсем с иною целью — отыскать вожделенные святые места, своих единоверцев и небывалых своих архиереев.
465
Софронтий в лесу подле большой дороги из Нижнего в Вятку, у деревни Дианова, верст пять до города Семенова; Никандр за деревней Песочной близ той же дороги; Арсений близ деревни Ларионовой; Ефрем, Варлаам, Илия, Фекла, Голендуха и Фотиния в Поломских лесах и Козленецких болотах.
466
Филарет жил в конце XVII или в самом начале XVIII столетия. О часовне, бывшей на его могиле, и о том, что туда на Троицын день сходятся богомольцы, производилось дело еще в 1732 году («Раскольничьи дела XVIII столетия» Г. В. Есипова, I, 236–269). Ровно через сто лет, то есть в 1832 году, о ней возникло новое дело. Коллежский ассесор Бороздин, бывши случайно в лесу, видел сборище народа на Феодоритовой могиле и донес о том московскому генерал-губернатору. Он писал: «На означенном месте есть признаки могилы, находятся на столбе малые медные образа и совершается раскольниками служение при многочисленном стечении народа из ближних и даже некоторых дальних деревень, в дни Вознесения Господня и Пятидесятницы; в народе есть молва, что тут жил какой-то пустынник Феодорит; во время народных сборищ бывает там продажа некоторых мелочных товаров и даже вина». Московский совещательный о раскольниках комитет 8-го июня 1832 года решил, «чтобы воспрепятствовать раскольническим сборищам на могиле Феодорита, предоставить военному генерал-губернатору войти в сношение с владельцем того места, генерал-майором Рахмановым, нельзя ли употребить оное место для земледелия, так чтобы следы могилы чрез то были закрыты и земля сделана была неудобною для народного собрания». Г. Рахманов 10-то июля 1882 года отвечал, между прочим, следующее: «На берегу небольшой вершины находится межа, и при оной пахотная земля принадлежит крестьянам казенной деревни Лобановой. Раскольники утверждают, что близ той вершины, в моем лесу, имеется могила святого будто бы Феодорита, и во дни Вознесения Господня и Пятидесятницы собираются в деревне Лобановой, из которой выходят на упоминаемую межу для молебной службы, которую отправляет им вместо попа девка, живущая в означенной деревне Лобановой. При сем бывают иногда приезжие из Ржева и из Гжатской пристани. Приходящие на место ставят столбик, вешают на оный медные образа, читают по книжке будто бы панихиду, вырывают землю из-под берега, по коему пролегает межа, будто для исцеления от болезней; но продажа вина и мелочного товара не бывает при сборище у мнимой могилы, которой даже и признаков нет, кроме ямы под межой, из которой они руками таскают землю. Но, может быть, таковая продажа производится в домах деревни Лобановой; на месте же сборища ни пьяных или какого шума не бывает, и раскольники оных не терпят. Так как неподалеку от сего места, в дачах моих, я имею скотный двор, то однажды при обозрении оного мне случилось внезапно наехать на место и застать собравшихся раскольников, которых я со всею кротостью уговаривал, что они прекратили правительством воспрещаемые сборища, или ходатайствовали бы о позволении построить молебную; других же способов к прекращению их сборища я употребить не мог, ибо пристанище их бывает в казенной деревне, и из оной выходят они не на мое владение, а на межу между моей и казенною землей. Раскольники продолжают и поныне собираться, хотя столб, на котором поставляются ими образа, пастухами моими бывает выбрасываем. Запахать же оное место нет возможности, во-первых, потому, что находится на самом берегу вершины, во-вторых, потому, что, запахивая оное, должно будет запахать межу, но сие ни к чему не послужит, ибо они подрываются из вершины под берег». Через семь лет после этого московский митрополит писал гражданскому губернатору Олсуфьеву, что сборища на Феодоритовой могиле продолжаются. «Место оное в прошлом 1838 году, по распоряжению духовного начальства, — писал митрополит: — было свидетельствовано благочинным села Плоского, Николаевской церкви священником, и оказалось, что там есть впадина, мало похожая на могилу, и в ней лежит дикий камень, довольно немалый, вросший в землю; при ней поставлен — деревянный столб, вновь тщательно обделанный и покрытый новым тесом, под крышей коего поставлен медный образ Казанской Божьей Матери. Собрания в том месте, по донесению благочинного, бывают, как и прежде, на день Вознесения Господня и на день Сошествия Святого Духа» («Дело в архиве московского генерал-губернатора» 1852 года). Впоследствии однако раскольники собирались для молений на Феодоритовой могиле.
467
Впоследствии одним раскольником она была отданасоборному протоиерею города Ржева, известному отцу Матвею Александрову (с которым Гоголь был в переписке). По этому случаю производилось дело, и как не было доказательств, что это действительно мощи св. Саввы, то и отдали главу на хранение в ризницу Тверского кафедрального собора.
468
[Оба в Семеновском уезде.]