Очерки Русской Смуты (Том 2)
Шрифт:
А справа от мельницы слышится уже заглушенный сухой треск одиночных выстрелов:
идет, по-видимому, расправа.
Прости, Господи, виноватых и не осуди за кровь невинных...
Корнилов крупной рысью едет в Выселки. Колышется распущенный трехцветный флаг.
Прошли село, едем вдоль железнодорожной насыпи - попали под сильнейший ружейный огонь, укрылись за железнодорожную будку. Впереди - никого. Нагоняет жидкая цепь Партизан. Начальник отряда, раненный в ногу, весь мокрый, ковыляет бегом по неровному полю. Не то оправдывается,
– Зачем генерал срамит нас? Ведь он конный, а мы пешие - догнать трудно.
Цепь продвинулась к впереди лежащей роще и скрылась из глаз; огонь прекратился скоро, и все поле боя смолкло.
Корнилов объезжает собирающиеся в колонны войска и благодарит их за одержанную победу.
В этот день мы узнали крайне неприятную новость: не так давно здесь, возле Выселок произошел бой между большевиками и отрядом кубанских добровольцев Покровского. Добровольцы были разбиты и поспешно отступили в сторону Екатеринодара. Шли какие-то зловещие слухи и о кубанской столице...
Пока - только слухи. И потому на завтра приказано наступать далее, на Кореновскую, в которой сосредоточилось не менее 10 тысяч красногвардейцев с бронепоездами и с большим количеством артиллерии. Большевистскими силами командовал кубанский казак, бывший фельдшер Сорокин.
Против нас был уже не тыл, а фронт екатеринодарской группы большевиков.
*** 4-го утром мы шли с авангардом Боровского. Конная часть, бывшая впереди, по обыкновению не предупредила, и голова колонны, выйдя на гребень, с которого открывались уже купола кореновской церкви, попала под сильный ружейный огонь.
– Положите Юнкеров!
Рис. 9 Но Боровский не слышит или не хочет слышать - он занят отдачей распоряжений. И на него и на молодежь действует присутствие командующего. Чувствуют на себе его пристальный взгляд... Рассыпаются по линии, никто не ложится. И скоро жидкие цепи Юнкеров тихо, в рост, не останавливаясь, двинулись на станицу, опоясанную длинным рядом окопов, в которых даже простым глазом заметно было большое скопление большевиков.
Было трогательно и волнующе это наступление юношей, почти мальчиков внешне такое немощное и такое красивое своей внутренней доблестью и простотой. Видно и на большевиков оно произвело впечатление: огонь здесь стал реже и беспорядочнее.
Главный удар наносится слева на станцию Станичную Офицерским и Корниловским полками. Мы подвигаемся влево. Бой там в полном разгаре. Немолчно гудит неприятельская артиллерия, ружейный огонь сливается в сплошной гул. Попали в полосу сильного ружейного обстрела. Все легли. Пытаюсь убедить Корнилова отойти в сторону или, по крайней мере, лечь. Безрезультатно. Обращаюсь к Романовскому:
– Иван Павлович, уведите вы его... Подумайте, если случится несчастье...
– Говорил не раз - бесполезно. Он подумает в конце концов, что я о себе забочусь...
Корнилов поднялся на пригорок, глядит в бинокль. С ним рядом Романовский. Смотрю на
В наступлении произошел перелом. Корниловский полк на всем фронте отходит. За ним валять густыми нестройными линиями большевики. Много, много их чернеет на светло-сером фоне поля. Артиллерийский огонь перешел в ураган; шрапнели белыми дымками густо стелются по небу и осыпают отходящие цепи пулями.
Из обоза доносят: патроны и снаряды на исходе; части требуют; отдавать ли последние?
– Надо выдать - на станции мы найдем их много - говорит Корнилов.
Но Корниловцы остановились, потоптались несколько минуть в нерешительности на месте и опять двинулись вперед; большевики залегли. Еще нет успеха, но уже чувствуется, что кризис миновал.
Стало, однако, ясным, что надо искать решительных результатов в другом месте.
Корнилов послал весь свой резерв - Партизанский полк и чехо-словацкую роту под начальством Богаевского в охват позиции с запада.
Едва только части эти отделились от обоза, оттуда пришло донесение:
– В тылу возле нас появилась неприятельская конница. У обоза никакого прикрытия нет. Положение осложняется... Корнилов посылает офицера конвоя:
– Передайте Эльснеру, что у него есть два пулемета и много здоровых людей.
Этого вполне достаточно. Пусть защищаются сами. Я ничего дать им не могу.
С гребня видно, как в обозе зашевелись повозки, строя вагенбург, и рассыпалась жидкая цепь.
В этот день, кроме превосходства сил, мы встретили у противника неожиданно - управление, Стойкость и даже некоторый подъем. Бой затягивался, потери росли.
Среди офицеров разговор:
– Ну и дерутся же сегодня большевики!..
– Ничего удивительного - ведь русские...
Разговор оборвался. Брошенная случайно фраза задела больные струны...
Мы переехали к Богаевскому. Партизаны медленно разворачивались против станицы, батарея полковника Третьякова шла вместе с цепями и, снявшись на последней позиции, открыла огонь в упор по юго-западной окраине ее. Батальон Боровскаго, дважды уже захватывавший окраину и оба раза выбитый оттуда, поднялся вновь и пошел в атаку. Ударили и Партизаны. Через полчаса мы входили уже в станицу.
Батарея галопом мчалась по широкой улице к мосту через Бейсужек, где скоро в сгрудившуюся человеческую массу отступавших большевиков ударила картечью.
А с востока подошли уже Офицерский полк и Корниловцы, преодолев бронированные поезда, ураганный огонь артиллерии и реку - по широкому броду, усеяв свой путь вражескими телами. По-видимому, взятие Офицерским полком моста решило дело.
Арьергард противника задержался несколько в рейде, южнее Кореновской, но, выбитый оттуда Корниловцами, ушел к станице Платнировской.