Очерки теории идеологий
Шрифт:
Кроме того, большинство постмодернистов, по крайней мере в теории, не оформляют свои интеллектуальные амбиции в чисто консервативных терминах. Знаменитая постмодернистская деконструкция провозглашается не как самоцель, а только как своеобразная прелюдия для дальнейшей реконструкции. И даже если такая реконструкция постмодернизму, по большому счету, не удалась, это не позволяет нам поставить знак равенства между постмодернизмом и консерватизмом. Если считать постмодернистов консерваторами только потому, что их идеи имеют консервативные последствия, то тогда консерватором окажется и сам Хабермас [30] , являющийся сторонником Конституции единой Европы, а как известно, основные сторонники этой Конституции – правоцентристы.
30
См.
И тем не менее именно полемика постмодернистов с Хабермасом помогает обнаружить неоднозначность идеологической идентификации первых, даже если они стремятся избежать такой самоидентификации. В свое время Рорти отмечал: «Хабермас заявил, что осознает правоту своего этического универсализма, так как последний вызывает громкий вопль со стороны немецких правых… Я же считал само собой разумеющимся, исходя из моего (весьма ограниченного) опыта относительно американских правых, что вопль правых вызывает любое сомнение в этическом универсализме, продиктованное историцизмом» [Rorty, 1987, р. 573–574].
Можно сказать, что и консерваторы, и постмодернисты во многом являются антимодернистами. Однако это «анти» зачастую обнаруживает свою различную природу. Для многих консерваторов, например для Штрауса и Белла, проблема Современности – в хаосе (порожденном в том числе и постмодернизмом), который возник скорее из-за коллапса веры в абсолютные, универсальные ценности, нежели вследствие слишком большого доверия к этим ценностям (по версии постмодернизма).
Кроме того, нельзя забывать, что североамериканский и западноевропейский консерватизм имеют существенные различия. Если американские консерваторы являются жесткими (иногда воинствующими) защитниками определенных общих принципов, то западноевропейские консерваторы более склонны придерживаться ограниченного стиля политики, согласно которому человечество «не в состоянии создать и поддерживать основы политического единства» [Devigne, 1994, р. 193]. В этом смысле отнесение Хабермасом постмодернистов к консерваторам является частной, а не универсальной классификацией, так как он имеет в виду скорее европейских, нежели американских консерваторов.
При этом определенный парадокс состоит в том, что многие европейские консерваторы находятся под воздействием идей своих американских коллег в гораздо большей мере, нежели прислушиваются к голосу собственной мыслительной традиции. Не случайно О'Салливан подверг критике крайне популярные в Великобритании взгляды Скрутона за разрыв с британской консервативной традицией. А недовольство некоторых европейских консервативных авторов творчеством Оукшотта во многом имеет американские корни: «Оукшотт прав в критике рационалистов, подрывающих все устои – и хорошие, и плохие. Но он не снабжает нас каким-либо руководством для различения добра и зла, не говоря уже о культивировании намерений творить добро, а не зло. Поэтому мы вынуждены искать такое руководство в других местах, обращаясь за помощью к разуму, принципам, убеждениям, религии и всему тому, что необходимо для поддержания цивилизации» [Himmelfarb, 1989, р. 228]. В этих строках, написанных в Англии, тем не менее, звучит отчетливое настроение американских новых правых, считавших, что консерватизм проявляет недостаточно энергии в защите безопасности для поддержания общих принципов морали [31] .
31
См., например: [Kristol, 1995, p. 9–22].
Таким образом, мы обнаруживаем два совершенно разных отношения к авторитету (как политическому, так и моральному) среди тех, кто идентифицирует себя как консерваторов. И хотя это еще не безусловное основание для типологизации, тем не менее, такое различие многое объясняет во взаимоотношениях консерватизма с постмодернизмом. С этой точки зрения наиболее важным пунктом является отношение тех или иных течений консерватизма к разуму и традиции.
Именно два названных выше понятия являются интегральным элементом различных консервативных течений [32] . Самые ярые приверженцы традиций и партикуляризма, как правило, не отвергают разум как таковой, в то время как новые правые сторонники разума и либертарианских идей Просвещения редко демонстрируют безудержный оптимизм приверженцев рационализма. Для большинства консерваторов приверженность
32
См. об этом: [Мусихин, 2002; 2006].
В то же время нельзя считать консерваторов приверженцами чистого, основанного на реальности опыта; для них всегда существуют религия и естественное право, не подверженные воздействию истории. Именно под таким углом зрения рассматривают Берка многие американские сторонники консерватизма, видя в отце-основателе сторонника вечных естественных законов и досовременных традиций, хранящих вечные и неизменные ценности [33] .
Хотя у разных консервативных авторов могут быть различные оттенки содержания, но почти все они стремятся поддерживать те или иные убеждения и принципы, которые не могут быть сведены к порождению историцизма. В целом ни одно из направлений современного консерватизма не заходит так далеко, как постмодернизм, в отрицании оценочных суждений. Это можно увидеть на примере того, как Рорти использует идею Оукшотта о диалоге. Если Рорти делает из этой идеи вывод, что философия не имеет никакого преимущества перед другими видами знания, то сам Оукшотт к такому заключению не приходит. Для него философия (по крайней мере, в некоторых случаях) является высшей формой понимания.
33
См., например: [Stanlis, 1958].
Вместе с тем, находя у консерваторов лексические сходства с защитниками идей Просвещения, не стоит принимать их (консерваторов) за рациональных сторонников Модерна. И хотя для американских неоконсерваторов последнее может иметь историческое объяснение (учредительные документы США покоятся на просвещенческих основаниях), тем не менее, они пытаются «ранжировать» наследие Просвещения в консервативных целях. Например, И. Кристол осуждал утопизм континентального Просвещения в духе Вольтера и Дидро и приветствовал здравый смысл и уважение к традициям в англо-шотландском Просвещении Юма и Адама Смита (Локк у него, естественно, в эту канву не вписался, хотя был и шотландцем, и просветителем) [Kristol, 1983, р. 141–152]. При этом Кристол ссылается на то, что Верк восхищался Адамом Смитом, чтобы продемонстрировать родство между консервативными традициями и скептическим либерализмом.
Таким образом, с точки зрения современного консерватизма Просвещение оставило «неоднозначное наследство» [Wilson, 1993, р. 13]. С одной стороны, Просвещение дало средство борьбы с моральным релятивизмом в виде учения об универсальной природе человека, но с другой – это же Просвещение открыло «ящик Пандоры» рационального конструктивизма, ставящего законы разума выше действительности. Иными словами, консерватизм позитивно относится к способности восприятия и понимания универсальных моральных норм, но отрицает способность радикального переустройства общества на основе универсального разума.
Такая неоднозначность консерватизма и создает достаточные сложности в понимании его взаимоотношений с постмодернизмом, задавая противоположные мыслительные импульсы: с одной стороны, стремление отстаивать универсальные ценности, определяющие стандарты морали и авторитета, что ведет к идентификации постмодернизма как угрозы; с другой стороны, убежденность в ограниченной природе человека, которая представляет угрозу для традиций, разрушаемых самонадеянной верой в рационализм, что роднит консерватизм с постмодернизмом.
Тем не менее чаще всего преобладает первая точка зрения, обозначающая постмодернизм как угрозу «вечным» консервативным ценностям. И основная причина такой тенденциозности в том, что консерватизм слишком чуток к историческому контексту, поэтому то, что устраивало консерваторов в XIX веке (и из чего выросло консервативное мышление, открытое Манхеймом [Манхейм, 1994а]), уже не может удовлетворить их на рубеже XX–XXI веков, с каким бы сочувствием они ни относились к собственным корням. Аргументация при этом может быть в высшей степени прагматическая и даже циничная: «Скептицизм невинен и даже привлекателен во времена страданий, порожденных чрезмерной верностью принципам, и удовольствий, извлекаемых из устоявшихся обычаев… но когда эти обычаи стали небезопасными и вышли из употребления, консерватизм должен искать приемлемые цивилизованные ценности где-то в другом месте» [Himmelfarb, 1989, р. 228].