Очерки времён и событий из истории российских евреев том 5
Шрифт:
"Став врачом, отец сразу же пошел работать в СС… До конца жизни он гордился ролью, которую исполнял во время войны. Любил повторять: "Врач защищает, оберегает и продлевает жизнь людей. Врач, обладающий национальным сознанием, делает это – если нужно – за счет жизни другого. Этим он отличается от врача, лишенного национального чувства…" Мой отец убивал – да, это так. У него на совести сотни заключенных… Но не забывайте: он делал это из убеждений, а не из жажды убивать… Немецкий народ был для него организмом, единым телом. И его задачей было защищать этот организм от болезней и несчастий, устранять тех, кто является источником страданий, вести исследования ради подготовки
"Бабушка еще жива. Старая, злая женщина с волосами на подбородке… Она и сегодня восторженная национал-социалистка. Ее любимая фраза: "При следующем Гитлере такого конца не будет. Он не допустит поражения ни от кого…" Дедушка также был убежденным нацистом. Он только терпеть не мог СС. Считал, что они виновны в поражении. Одно из его изречений: "Если бы они меньше воевали в тылу, а больше на фронте, Иван был бы сегодня мертв…"
"Даже сейчас, когда заходит речь о прошлом отца, у меня начинаются судороги. Он служил в войсках СС… Если я пыталась говорить с ним на эту тему, отец всегда уходил от ответа… Однажды в приступе ярости он впервые рассказал, что жил в поселке караульного персонала рядом с Бухенвальдом. Из его слов следовало, что там жили сытые и прилично одетые люди из лагеря… Убийств не было. Лагерей уничтожения не существовало. Личная вина – это миф…"
"Примирение с родителями было возможно. Но они упустили свой шанс. Если бы моя мать сказала один только раз: "Дочка, я всё обдумала. То, что случилось, это самое худшее из того, что могло произойти. С чувством вины я буду лежать в гробу. Но надеюсь, ты станешь другой, извлечешь уроки из моей жизни". С такой матерью я могла бы примириться. Даже если бы она служила надзирательницей в концлагере…"
***
Сразу после прихода Гитлера к власти еврея Эриха Зелига лишили звания чемпиона Германии по боксу в среднем весе. Вскоре после этого цыган Иоганн Трольман выиграл матч у немецкого боксера, стал чемпионом Германии в этой весовой категории, но его лишили почетного звания, заставили выйти на матч-реванш с тем же противником и дать возможность "арийцу" себя нокаутировать. Во время войны Трольман воевал в пехоте на Восточном фронте; в 1942 году его арестовали и после многих издевательств расстреляли в концлагере.
***
Первые сведения об уничтожении евреев Европы стали поступать в Палестину в 1942 году. Однако многие считали‚ что эта информация явно преувеличена и является частью антинацистской пропаганды‚ которую проводили союзники. В ноябре 1942 года приехала в Палестину группа евреев‚ которые прошли через польские гетто, – их рассказы потрясли всех. Через месяц Геббельс записал в дневнике: "Евреи Иерусалима устроили шумную демонстрацию протеста. Объявили пост. У Стены плача читали проклятия из Ветхого Завета против фюрера‚ Геринга‚ Гиммлера и меня... Они пытаются настроить весь мир против нас‚ против национал–социалистического Рейха и против наших антисемитских убеждений. На это у нас один ответ – продолжать то‚ что мы делаем сейчас‚ и без компромиссов. Малейшее проявление слабости – и ты погиб".
***
Х. Вейцман: "В последние годы войны… трагедия европейского еврейства разворачивалась перед нами во всем ее помрачающем рассудок объеме. Это была не только трагедия физических страданий… но также трагедия унижения и предательства… Тысячи жизней… можно было спасти, если бы демократические страны и их правительства действительно
Я напоминаю об этом не для того, чтобы обвинять: наша трагедия слишком велика для сведения счетов. Я просто хочу быть понятым. Как и во всех человеческих трагедиях, мысль о том, что всё могло быть по-другому, если бы меры приняли вовремя, делает горечь нестерпимой".
***
После войны Альберту Эйнштейну вновь предлагали стать членом Германской академии наук в Берлине и членом Баварской академии наук, но он неизменно отклонял приглашения. Из его писем: "Немцы убивали моих еврейских братьев; я не хочу более иметь с ними ничего общего, даже если речь идет о сравнительно безобидной академии…" – "Поведение немецкой интеллигенции – в целом как группы – было ничем не лучше, чем поведение черни…" – "Я не желаю, чтобы труды, автором которых я являюсь, выходили в Германии – из чувства еврейской солидарности…"
И это Эйнштейн написал такие слова: "Мир слишком опасен, чтобы в нем жить, – и не по вине творящих зло, а из-за тех, кто стоит рядом и ничего не делает".
***
Голда Меир, глава правительства Израиля: "Евреи больше не могут и не должны зависеть от кого бы то ни было‚ чтобы им разрешили оставаться в живых..." – "К глубокому моему огорчению‚ есть еще люди‚ не понимающие‚ что мы обязались жить и вести себя так‚ чтобы евреи‚ погибшие в газовых камерах‚ были последними евреями‚ которые умерли‚ не обороняясь".
ОЧЕРК ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМОЙ
Судьбы страшного времени
1
Из письма сержанта С. Грутмана (город Ковель в Западной Украине, 1944 год):
"Приехал я в Ковель ночью. С рассветом начали вырисовываться развалины города. Сердце сжалось от тоски и боли… Я прошел в кварталы, где жили ремесленники, где жил и я, где осталась моя мать, но этого места не нашел… Не видно никаких следов от домов: пустырь, заросший бурьяном в человеческий рост. Только одна большая синагога… огромное, пустое, двухэтажное помещение на тысячу человек. Свитки Торы сожжены, скамеек нет, а стены испещрены дырками от автоматных очередей…
Подошел к стенам и ужаснулся! Стены заговорили… Оказывается, все они исписаны карандашом. Нет пустого места. Это последние слова обреченных. Это прощание с белым светом. Сюда гитлеровцы сгоняли людей, отсюда они их, обобрав до нитки, голыми уводили на расстрел куда-то за Ковель, на ковельское кладбище, в леса и болота, а может быть, и в Майданек, с которым Ковель имеет прямое железнодорожное сообщение…
Я начал внимательно перечитывать надписи… Ноги подкашивались, слезы душили и мешали читать. Три с половиной года войны я крепился, крепился – и заплакал. Мне было стыдно стен, как будто они говорили: "Ты ушел и не взял нас с собой; ты знал, что с нами так будет, и оставил одних".
Надписи были густо написаны, и каждый старался обвести их рамочкой, чтобы лучше выделить свой крик… В каждой надписи четко вырисовывались слова: "Некоме!" (евр.), "Помсты!" (польск.), "Отомстите!.."
На еврейском языке:
" Лейбу Сосна! Знай, что всех нас убили. Теперь иду я с женой и детьми на смерть. Будь здоров. Твой брат Аврум. 20.8.1942".
"Дорогая сестра!.. Я нахожусь в синагоге и жду смерти. Будь счастлива и переживи эту кровавую войну. Помни о твоей сестре. Поля Фридман".