Очерки времён и событий из истории российских евреев том 5

Кандель Феликс Соломонович

Гетто Каунаса: "Наша бедность была невообразимой. Мы носили лохмотья – заплата на заплате. Наше имущество состояло из полуразвалившейся мебели и нескольких кухонных кастрюль. Еды почти не было. Мне всё время хотелось есть, от голода у меня даже бывали галлюцинации. Холод, голод, теснота, грязь, рабский труд, ежедневные казни – всё было задумано для того, чтобы лишить нас человеческого достоинства, превратить в животных… Смерть для всех стала привычной, и трупы никого не шокировали…"

3

После создания гетто сразу же начиналось разделение его обитателей на пригодных к труду и на "малополезных"‚ "малоценных" стариков‚ женщин и детей‚ больных и инвалидов, которых

уничтожали в первую очередь. Евреев-механиков‚ слесарей‚ столяров и плотников‚ портных‚ сапожников‚ хлебопеков и кузнецов, ремесленников разных специальностей оставляли на какое-то время в живых‚ чтобы они работали на нужды немецкой армии; сохраняли жизнь и физически крепким людям‚ используя их на черных работах. Порой использовали переводчиков с немецкого языка‚ врачей‚ инженеров‚ специалистов городского хозяйства по обслуживанию водопровода, канализации, местной электростанции‚ чтобы в какой-то момент отобрать разрешение на работу и уничтожить.

На оккупированных территориях вводили трудовую повинность для еврейского населения – мужчинам с 14 до 60 лет (кое-где даже с двенадцати), женщинам – с 16 до 50. В "Директивах по обращению с еврейским населением" было сказано: "Трудоспособные евреи привлекаются по мере надобности к принудительным работам… Оплата труда не должна соответствовать выработке, но лишь поддерживать существование работника и нетрудоспособных членов его семьи".

Эти работники были очень выгодны для Германии: в большинстве случаев им не платили зарплату‚ скудно кормили‚ а они старались работать как можно лучше‚ чтобы не погибнуть в очередной акции уничтожения. Копали торф‚ корчевали пни‚ вырубали лес вокруг железнодорожного полотна‚ загружали вагоны‚ разгребали зимой снежные заносы, работали летом на полях, в конюшнях и свинарниках. Каждый боялся заболеть‚ подвернуть ногу и захромать, потерять силы от истощения – таких "отбраковывали" и уничтожали; в гетто и в некоторых лагерях рабочим позволяли жить со своими семьями: это способствовало усердию в труде‚ ибо вместе с "нерадивым" работником уничтожали всю его семью.

"Суровый зимний рассвет, еще темно, а нас уже нагайками выгоняют на работу. Несчастные наспех завязывают мешочки с соломой вокруг порванных ботинок, чтобы не отморозить ноги. Накидывают старые одеяла на головы, обвязывают веревками и становятся в ряды. Нас несколько раз тщательно пересчитывают и выгоняют на дорогу. Тяжело поднимаются измученные, израненные ноги; намокшие тряпки с соломой еле вытягиваем из глубокого снега, а снег всё сыплет и сыплет без конца…"

"Помню огромные колонны евреев, отправлявшихся расчищать снег на железной дороге. Туда стремились попасть и стар, и млад. Лишь бы выйти из гетто, так как за эту работу давали пайку хлеба или какую-нибудь похлебку…"

Сапожники, портные, меховщики, шорники могли получить особое удостоверение, потому что их специальность признавали полезной для нужд немецкой армии. "Бесполезными" считались раввины, учителя, журналисты и адвокаты, музыканты и научные работники; их уничтожали в первую очередь, хотя кое-кому и удавалось выдать себя за слесаря, плотника, маляра или штукатура, печника или стекольщика. В гетто Вильнюса были организованы курсы по подготовке трубочистов, которые окончили 22 врача, адвоката и торговца; совместно с профессиональными трубочистами они обслуживали жителей "арийской" части города.

"Желтый "шейн" (разрешение на работу) выдается только счастливчикам. Для того чтобы его получить, человек должен быть классным специалистом. Но и не каждому специалисту удается его выцарапать. В большинстве случаев всё зависит от протекции, денег, а также от того, берет ли немец, у которого работают, взятки… Сначала были белые "арбейтершейны", потом белые "фахарбейтершейны", теперь желтые, а от "шейна" к "шейну" бесследно исчезали

тысячи людей…"

Время от времени немецкая администрация проводила очередную регистрацию, а вместе с ней и обмены специальных удостоверений, которые получали лишь те, кого отправляли на работы. Гетто Вильнюса: "На дворе и особенно на лестницах… давка была просто неимоверная. Некоторые падали в обморок от духоты, изнеможения, невозможности пробиться в комнаты, где шла регистрация… Хаос, крик, плач, толкотня и драки доводили людей до исступления… Какие душераздирающие сцены, какие трагедии разыгрывались тут, в этих тесных коридорах, где люди, не имеющие желтых удостоверений, умоляли счастливцев спасти им жизнь и приписать к семейным спискам…" – "А тысячи других метались по улицам, стучали к родным, друзьям – в любое место, где была хотя бы тень надежды зацепиться за "шейн"…" – "Все знали, что это только отсрочка смерти… но жить еще некоторое время всё же лучше, чем умереть сейчас же, немедленно…"

Удостоверение гарантировало неприкосновенность его обладателю, жене и двум детям моложе шестнадцати лет – до того момента, пока не происходила замена "шейнов" и житель гетто мог лишиться права на работу, а заодно и права на жизнь вместе со своей семьей. Перед очередным освидетельствованием пожилые люди – замученные, истощенные, отчаявшиеся – красили волосы в черный цвет, остригали бороды, старались разгладить морщины и выглядеть покрепче, помоложе, чтобы их признали годными для работы и выдали заветное удостоверение.

Из свидетельских показаний Марка Дворжецкого: "Это была мучительная проблема в гетто. Выдавали одно желтое удостоверение, и можно было записать жену и двоих детей. Но если у человека есть жена и мать, он сам должен выбрать, кого он записывает… И если у меня трое детей, я могу записать только двоих, а третьего вынужден отдать немцам. Я помню случай, когда человек подошел к матери и сказал: "Мама, скажи мне, что делать. Ты благословила наш брак, а теперь я должен выбрать: или ты, или жена". И мать ответила: "Написано в нашей священной Торе: "Да оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей…" Жена предназначена тебе Небом, ты должен создать семью. Я отказываюсь от жизни. Дай жизнь ей". И она благословила сына, его жену, его детей".

Вопрос: "Этим сыном были вы, доктор Дворжецкий?" Ответ: "Это был я".

4

"Гетто не знает "завтра", живет настоящей минутой. Когда человек поутру просыпается после тревожного сна, первая его мысль – ночь прожита, но что принесет день?.." Очередная карательная акция происходила, как правило, неожиданно, на территорию врывались эсэсовцы и полицейские, чтобы согнать для уничтожения нужное количество обреченных. "Собирали людей и делили их на две группы. При этом никто не знал, почему его включают в ту или иную группу и что будет с его группой: поведут на работы или на расстрел…"

Сёма Шпунгин, Даугавпилс: "Убивали всю зиму. Мы с папой остались одни. На случай новой "сортировки" мы условились‚ что спрячемся в тайнике. Один раз я не успел там спрятаться и просидел целый день в уборной по горло в нечистотах. В уборную приходили‚ но меня не заметили... " – "Бежать было некуда, наш город маленький, скрыться негде. Где партизаны – мы не знали… Мне было тогда тринадцать лет..."

Во время облав жители гетто прятались в укрытиях – "малинах" ("мелуна" – в переводе с иврита "конура", "убежище"). "Малины" устраивали в подвалах домов, на чердаках, за фальшивыми стенами, в подземных убежищах, где заранее запасали воду и продукты, в погребах, колодцах и туалетах. Люди залезали в дымоходы, в кучи мусора, в развалины разрушенных домов, изобретали самые невероятные способы, чтобы спрятаться с женой и детьми от неминуемого уничтожения, переждать опасные дни и жить дальше до следующей облавы.