Очертя голову, в 1982-й (Часть 1)
Шрифт:
Внутри светло, как в операционной. По периметру мигает и пульсирует один сплошной пульт с бесчисленным множеством кнопок, рычажков и индикаторов. Перед пультом стоят кресла, похожие на зубоврачебные. В креслах сидят несколько зелёных инопланетян. Обернувшись, они равнодушно смотрят на Котова.
В центре стоят четыре стеклянных саркофага, соединённые толстым гофрированным шлангом для прокачки воздуха. В трёх уже спят его товарищи, их лица выражают блаженный покой. Иванов нажимает кнопку, и крышка четвёртого саркофага бесшумно поднимается. Котова кладут на удобное пластиковое ложе,
Внутри тепло, уютно, хочется спать, но подглядывать через прикрытые ресницы ещё интересней, со сном можно повременить.
Зелёные гуманоиды рассаживаются в кресла по периметру, свободных мест больше нет. Иванов отдаёт команды, в которых Котов слышит абракадабру из терминов знакомой ему научной фантастики: «антигравитация, квазар, парсеки, фотонный излучатель…» Тарелка вздрагивает и устремляется в небо, Котова приплющивает к эластичной лежанке.
Постепенно становится легче, они отрываются от Земли, попадая в зону невесомости. В иллюминаторах появляются звёзды, которые, словно огни фейерверка, сыплются навстречу из чёрного космоса. Это красиво и бесподобно, но Котов не может больше бороться со сном и отключается. Наступает покой. Ему снятся бескрайние просторы Вселенной, удивительные планеты и неведомые цивилизации.
Но вот, так не вовремя, его начинают беспокоить выпитые утром пять стаканов воды. Первое время хочется надеяться, что это пройдёт как-нибудь само. Как бы не так. Котов просыпается окончательно, он не на шутку встревожен.
И тут вдруг космический корабль взрывается тревожной сиреной. Иванов выхватывает мегафон и кричит: «Атас! Тревога! Метеоритный поток, всем кранты-ы!!!»
Все вскакивают и начинают бегать в панике. Через иллюминаторы видны летящие навстречу кораблю каменные глыбы. Удар, ещё удар! Всё рассыпается, но сирена продолжает оглушительно звенеть в чёрной безжизненной бездне космоса…
Сидя на полу, Котов трясёт головой. Хлопает рукой по кнопе будильника, но звон не прекращается. Это звонит телефон.
Дима лёг на кровать и снял трубку.
— Привет, Дима! Ты, главное, не волнуйся, это Иванов. Пора уже. Но ты не беспокойся, можешь не вставать даже. Просто послушай, о чём мы тут беседуем, ладно?
Послышался протяжный гудок, затем громкий короткий писк, в самое ухо. Котов резко отвёл трубку и сердито на неё посмотрел. Из трубки громко и отчётливо, в полном диапазоне частот, полился диалог Карлова и гуманоида. При этом один голос раздавался из динамика, а другой — из микрофона. Посуда на столе звякала где-то посередине — полный стереоэффект!
Пока Дима слушал, ему в голову пришла дельная мысль. Он открыл замок входной двери и поставил его на защёлку. Теперь, по крайней мере, в квартиру можно будет зайти в его отсутствие. Голова была тяжёлая, из объяснений Иванова он мало чего понимал. Когда начали пикать часы, он сунул таблетку как можно дальше в рот и тренированным движением отправил её целиком в пищевод. С последним, протяжным сигналом сделал глоток воды из дежурной бутылки и полетел в чёрный коридор…
До самого вечера Сева бессмысленно бродил по городу, сидел на скамейках в Михайловском саду, смотрел
Если допустить необъяснимое, то первый вариант предусматривал возврат в прошлое. Он оказывался в 1982 году, на третьем курсе университета, уже состоя в связи с Зинаидой, но ещё не скованный с ней узами брака.
«Это, пожалуй, плюс, — думал он, бродя по улицам и глядя себе под ноги. — Я смогу порвать с ней, не доводя дело до брака. Но был ли смысл в таком разрыве? Зинка, хотя и стерва, но всегда рядом. Дача в получасе езды, все удовольствия…»
Потом Сева вспомнил, сколько сил он вложил в учёбу на последних курсах. Сессии, зачёты, экзамены, бессонные ночи, курсовые, рефераты… Ленинградское распределение благодаря связям Эльвиры Станиславовны…
Тогда, на третьем курсе, получение диплома и гражданские свободы нормального, трудящегося человека казалось чем-то далёким, светлым и несбыточным. Нет, снова попасть на третий курс, да ещё в самом начале учебного года, с трудовой повинностью на мокрых полях совхоза — это, конечно, минус и очень длинный.
Второй вариант предусматривал возможность того, что, проглотив таблетку, он просто умрёт. Конца этому минусу не было видно, и второй вариант Петрушка отметал как абсолютно несостоятельный.
В третьем варианте Сева допускал с большой натяжкой временное отклонение от нормы в собственной психике. Как следствие злоупотреблением накануне алкоголем. Сумасшедший или бродяга мог превратиться в его воспалённом мозгу в инопланетянина, гуманоида, а весь эпизод в целом обрасти фантастическими подробностями. В этом случае ему просто следовало хорошенько выспаться и отдохнуть.
Четвёртый, самый мрачный, но и наиболее реалистический из перечисленных вариант предполагал явку с повинной. К жене и тёще на Петроградскую.
Размышляя на эту тему, Сева стоял, облокотившись о перила, на самой середине Кировского моста и глядел в чёрную, пахнущую сыростью, колышущуюся темноту под мостом.
Уже стемнело, горящие фонари и фары проезжавших автомобилей оставляли на воде серебристые отблески. Из-под моста тянуло сырой прохладой, желудок давно скулил от голода. Севе мучительно захотелось домашнего тепла и уюта. Вариант явки с повинной казался ему теперь самым желанным и близким. Смиренным раскаянием и добрым словом он легко вернул бы себе расположение Эльвиры Станиславовны и Зинаиды…
Мимо Петрушки уже несколько раз профланировал милиционер, с подозрением поглядывавший на давно стоящую посередине моста одинокую фигуру. Вдруг он жестом остановил проезжавший мимо жёлто-синий козелок ПМГ и что-то сказал сидевшему в кабине офицеру. Водитель открыл заднюю дверцу, из кузова выпрыгнули два милиционера, взяли Севу под руки и, не успел он ахнуть, затолкали внутрь. Дверца захлопнулась, машину тряхнуло, и они помчались в неизвестном направлении.
— В чём дело?! — воскликнул Петрушка, обретая дар речи.