Очертя голову
Шрифт:
Когда я зашагал прочь от стеклянного собора, рисунок на моей руке вспыхнул ослепительно-белым, и я впервые почувствовал возбуждение, а не только страх. Я не стану жертвой. Кассандра сказала, что я боец. Бойца лучше меня это место еще не видело.
Я провел ладонью над сканером и толкнул турникет. Пустыня исчезла, и я бежал по пустой дорожке к следующему аттракциону. Я услышал его раньше, чем увидел — ужасный металлический скрежет и лязганье цепи. Узнал бы этот звук из тысячи.
Мне предстояло прокатиться на американских горках. И назывались они «Камикадзе».
9. Непримиримый
Горка выглядела точной копией «Камикадзе», на котором я прокатился этим вечером в парке, где никто не погибал — или, по крайней мере, никого не убивали. Впрочем, я заметил два значительных отличия. Во-первых, в каждом ряду было всего одно место, а не два. В этой версии «Камикадзе» все катались по одному. Во-вторых, крутой подъем не заканчивался спуском: он просто уходил в покрытое перистыми облаками небо. Я снова взглянул на часы: четверть пятого. До восхода еще далеко.
Как и повсюду здесь, десяток детей направлялся ко входу. Они не видели друг друга, не видели вообще ничего, кроме горки. Она заполняла все сердца и души. Парк уже поглотил их, не спросив разрешения.
Когда я подошел ко входу, поезд уже заполнился. Перед огромным, уходящим в землю рычагом стоял машинист. На его лице застыла кривая ухмылка, как будто он сделал что-то, о чем не скажет маме. А еще у него была только одна рука — кстати, левая, — сильная и мускулистая: похоже, бедняга стоял у рычага от начала времен.
— Садись вперед, — обратился он ко мне и то ли ухмыльнулся, то ли шмыгнул носом.
Я снова оглядел поезд. Так и есть, ни одного свободного места.
— Прости, Левша, похоже, придется мне ждать следующего раза.
Парень оглядел пассажира первого вагончика и ухватил его за шиворот. Одним рывком он зашвырнул мальчика к небесам. Я не видел, чтобы тот приземлился.
— Впереди свободно, — повторил Левша и плотоядно улыбнулся.
— Действительно, а я и не заметил, — ответил я, садясь. Я повторял про себя, что готов ко всему, как будто это могло помочь. И если несколько минут назад я только что кипятком не писал от ярости, как сказала бы моя мама, то теперь я и в самом деле едва штаны не намочил. Ну почему именно американская горка!
Я надавил на страховку, но она все время выстреливала вверх.
— Эй, подождите!
Поздно. Левша схватился за рычаг, налег на него и мы покатили по отвесному подъему в ветреное небо.
Подъем занял не меньше десяти минут. У меня замерзли руки, а я все давил на эту дурацкую перекладину, которая не собиралась опускаться. Рельсы поднялись выше облаков, а под ними тянулась до земли огромная деревянная решетка, похоже, высотой в добрую пару миль. В моем мире никто не смог бы построить такую громадину, но здесь у Кассандры встречалось множество чудес архитектуры.
Мое сердце ускорило ритм, заболела грудь. Во что превратится это испытание, когда мы полетим вниз? Я говорил себе, что, может быть, это всего-навсего американская горка. Только очень, очень большая.
На вершине все остальные пассажиры задрали руки к небу. Только тут я заметил, что облака имели определенную форму. Все они были чьими-то
Сверху стало видно спуск — и поезд рухнул вниз.
Мои зубы стучали, а мозги, казалось, хотели выпасть наружу. Мы не просто падали под действием силы тяжести, но ускорялись быстрее, чем позволила бы земная гравитация. Нырнув в облака, я почувствовал, как натягивается кожа на лице. И тут все стало меняться. Горка начала принимать свое истинное обличье.
Моим ногам стало свободнее, как тогда, в машине, но перед глазами не спешили возникать остальные детали автомобиля. Вместо этого появилась панель управления с десятками рычажков, кнопок и экранов. Вокруг возник стеклянный купол, отрезавший меня от внешнего мира, и вместо лязга железа зазвучал рокот мотора.
Из пола вырос рычаг с двумя ручками, а скосив глаза, я увидел под собой расходящиеся крылья, на каждом из которых красовалось ярко-красное пятно.
Я сидел за рулем самолета.
Попытавшись отыскать кого-нибудь из товарищей по несчастью, я понял, что поезд развалился на двенадцать кабин. Я оказался в персональной летательной машине, да еще и сделался предводителем эскадрильи, прорезавшей облака.
В памяти всплыли мои билеты “American Airlines” до Нью-Йорка, засунутые поглубже в ящик стола. Вдруг перспектива питания в полете и телевизора перестала казаться такой уж пугающей.
«Ну хорошо, — говорил я себе, пытаясь справиться со страхом. — Я пилотирую самолет. Я справлюсь. И что, если раньше я этого не делал? И что, что каждый год сотни людей разбиваются? Я разберусь. Можно же прочесть, что написано под каждой кнопкой, и все понять.
Оказалось, нельзя. Потому что все было надписано по-японски.
Тут до меня дошло, почему на крыльях самолета нарисованы ярко-красные пятна. И почему горка называлась «Камикадзе».
У меня дома найдется истребитель «зеро» — точнее, аккуратно склеенная и раскрашенная модель. Он совсем как настоящий, но одно различие все же есть: самолет в моей комнате не опасен для жизни.
«Зеро» сильно затрясся: я нырнул в облако, остальные — за мной. Через несколько секунд мы пролетели через тучу и стало видно землю. Только внизу простирался сплошной океан. Если точно, то Тихий океан. Я летел прямо на серую сигаретообразную штуковину, плывшую по воде.
Через секунду мое сознание привыкло к скорости и разобралось в масштабе. Цель оказалась не такой уж и маленькой и увеличивалась по мере приближения. Это оказался линкор. Я еще по «морскому бою» помнил, что нужно четыре попадания, чтобы потопить его. Из истории Второй мировой я знал, что бесчисленные американские корабли были потоплены летчиками «Божественного ветра», самоотверженно разбивавшими самолеты о вражеские линкоры, крейсеры, торпеды и даже авианосцы.
Квин достаточно играл в симуляторы полета, чтобы я запомнил, что для подъема нужно рвануть рычаг на себя, так что я потянул за обе ручки. Рычаг зашатался и не сдвинулся с места, непокорный, как та дурацкая страховка. За мной шумели другие самолеты, и я вдруг понял, что действительно оказался предводителем эскадрильи и вел всех остальных навстречу их судьбе.