Очи синие, деньги медные
Шрифт:
– Музыка вдохновляет на труд, музыка утешает в часы горя. Музыка дает силы, как волшебная вода - только испей ее. Одной любви музы'ка уступает, сказал Пушкин, но и любовь мелодия. Вы, Андрей Михайлович, в нашем городе - как Паганини в Италии... Мы знаем и любим ваше творчество. Ваше удивительное мастерство помогает всем нам жить...
"Да позвольте, откуда вы знаете про мое творчество?.." - помрачнел и согнулся от стыда над столом Андрей. Всегда вспыльчивый, уже хотел замахать руками и выбежать, но перехватил умоляющий взгляд доброй воспитательницы ( бровки вскинулись, как мамины
Андрей более старался не слушать - только сердце ныло от выспренней лжи, среди бела дня он будто в сон погрузился.
– ...Мы обожаем ваш вкус, ваш ровный чистый звук... мы гордимся, что живем с вами в одном городе... в одно время...
– лепетала где-то вдали девица с красным бантом.
Ну не для издевки же они! Что-то про звук... Наверное, прочитали аннотацию столетней давности в буклете симфонического оркестра, еще первого состава, когда его, Сабанова, - неслыханное дело - похвалил заезжий дирижер. Но служба в армии, беготня с гранатометом на морозе, ледяные ночи в казарме ослабили пальцы...
Словно сжалившись над скрючившимся музыкантом, Вера Александровна громко зааплодировала девице, которая тут же послушно умолкла и сгорбившись - чтобы выглядеть скромнее - пошла на место... Воспитательница торжественно объявила:
– А теперь, Андрей Михайлович, дети приглашают вас в нашу столовую... не откажите.
Детвора вскочила, однако тут же, сдерживая себя, образовала примерную колонну, которая медленно потекла мимо гостя в коридор, а уж оттуда - с топотом и визгом - посыпалась вниз, на первый этаж.
Столовая была тесная, низкая, здесь пахло хлоркой, на сдвинутых буквой "П" алюминиевых столиках стояли тарелки с хлебом и валялись россыпью алюминиевые ложки и вилки - некоторые из них скручены в пропеллер. На обед поварихи подали - среди них и сама Вера Александровна в белом халате вермишель с тушенкой, жидкую манную кашу, кисель.
– Кушайте!
– укоризненно глянула воспитательница на Сабанова, который сидел, зажав между колен футляр с инструментом.
– Инструмент можете отставить в сторону - никто не украдет. Верно, дети? А мы сейчас, раз-два, вспомнили... вилку надо держать в какой руке?
– В ле-евой...
– ответили дети, уже хлебая ложками кашу и вермишель, но держа в левой вилки.
Андрей тоже взял легкую, жирную на ощупь ложку и увидел, что мальчик с круглыми глазами сидит неподалеку - смотрит на музыканта. Вдруг он встал, подошел и протянул гостю кусок хлеба.
– Ты чего?..
– неловко спросил Андрей.
– Кушай сам.
– Ну, сядь рядом, раз уж подошел сюда, - разрешила Вера Александровна. Мальчик продолжал стоять.
– Он у нас славный. Да вот - потерялся. Не знает, где его родители...
– И шепотом, на ушко Андрею.
– Сняли с поезда... Говорит, три раза проехал страну... вроде немного повредился умом. А так - умный, таблицу умножения знает.
В разговор вмешался лысый старичок - его Андрей сразу и не заметил. То ли завхоз, то ли тоже - воспитатель, он вышел с благодушным видом из-за столиков - пузатенький, в подтяжках крест накрест, весь сверкает - лысиной, пряжками и зубами, белыми, неправдоподобно
– Молодой чел-эк!.. Рады видеть вас в наших пенатах! Вы кушаете с нашими детьми, мы оценили ваш поступок... не брезгуете! Но вы не можете не видеть, в каком положении пребывает бездомная молодежь России. И ее все больше, не побоюсь этого слова.
– Он клонит круглую обритую голову к плечу и, вынув белый платочек из кармана, мелко смеется, радуясь быстрым смелым словам, которые летят из его рта.
– А президенту наплевать с высокой башни, и всем его опричникам наплевать. Не правда ли?
– Он тщательно вытирает уголком платка зубы и убирает его.
– Вы кушайте, кушайте! Я отвлеку только на минуту.
Вынув из кармана пиджака сложенный вчетверо лист бумаги, он нацепил очки - и сразу лицо его стало пугающе строгим, значительным. Андрей тут же вспомнил несколько человек, похожих на этого старика - идиота-военрука в школе, ефрейтора в армии (который командовал: копать отсюда до обеда!..) и собственного отца - да, таким он тоже бывал...
– Молодой чел-эк, мы уже обратились ко многим знаменитым писателям и художникам. Нас поддержали. Подпишите и вы наше требование - президента и правительство немедленно в отставку. Согласны? Дети, которые так любят вашу музыку, все до единого подписали, верно, дети?
Дети молча и растерянно молчали, глядя то на гостя, то на старика.
– Я вообще-то музыкант, вне политики...
– краснея, пробормотал Андрей.
– Но вы гражданин, - подскочил на каблуках толстяк, сверкая очками.
– Вы же видите - страна в руинах... искусство не поддерживается... Вам в филармонии не платят зарплату уже сколько? Пятый месяц?
– Четвертый... ну, не важно...
– Нет, это очень важно! Очень!
– Владимир Ильич, - остановила его нерешительно воспитательница.
– Может, дадим нашему гостю подкрепиться?.. А все остальное сделаем позже, в рабочем порядке?
– Она тоже знала необходимые старые слова.
– Да конечно, вы ешьте, ешьте!
– сняв очки, заулыбался старичок и снова достал белый платочек. Но продолжал цепко, не мигая, разглядывать жидкого в кости, с мальчишеской русой челкой гостя.
– Потом так потом.
Но кусок уже не лез в горло. Андрею показалось - дети разочарованы его нерешительностью.
– Я хочу сказать, - невнятно заговорил Андрей, обращаясь, пожалуй, именно к ним.
– Я понимаю, ужасно, что вот так пока не налажена наша жизнь... Но мы будем к вам приходить... я поэтов приведу, сказочников...
– Он говорил не то, но коли начал, надо было что-то сказать.
– Очень желаю, чтобы нашлись ваши родители... ваши близкие...
– А то возьмите да усыновите!
– воскликнул старичок, обрадованный возможностью продлить разговор.
– Вот будет почин! Всем починам почин! Если все музыканты-писатели России возьмут себе по одному ребенку... это же целое поколение образованных людей вырастет!
– И он снова вытер платком свои сверкающие зубы.
В столовой стало тихо - только слышно, как хрипит в легких у сидящей рядом доброй воспитательницы. .
– Да я неженатый... мне пока затруднительно... Возможно, попозже... да?..
– бормотал Андрей, глядя под ноги.