Очи за око
Шрифт:
Виктор сердито вскочил с места:
— Не более аморально, если оставить им шанс еще раз напасть на нас. Если учтут предыдущие свои ошибки, жертв с нашей стороны может быть на порядок больше. А это морально?
— Я сказал по поводу убийств невинных людей с нашей стороны. А то, что те ведут себя аморально, это еще не значит, что и мы должны им уподобляться. Тут даже не срабатывает профессорское «око за око». Не представляю себе, какое человечество окажется в этом мире, если народы будут выживать за счет «ока» других.
— Ага! Выходит, проповедуем «подставь другую щеку».
Василий Иваныч махнул Виктору рукой:
— Садись.
Виктор притих и сел на свое место. Уже привыкали, что профессор дает дельные советы в подобных конфликтных разговорах.
А Василий Иваныч неторопливо взялся набивать трубку, потом заговорил:
— Давайте-ка, сначала несколько проясним понятие, что вы используете в споре.
Мораль есть инструмент выживания некоторой группы людей во внешней среде. Некие установки, придуманные под давлением необходимости сохранить страну.
Поэтому, смело можно сказать, что мораль, как феномен, есть инстинкт самосохранения общества в целом, игнорирующий самосохранение отдельного индивидуума этого общества.
— Как это? — удивился Виктор. — Обществу сохранность отдельного гражданина ни к чему?
— Что надобно обществу в целом от отдельного гражданина видно в пропагандах поведения в экстремальных условиях. Высокая оценка пожертвовавшего собой за общее дело, это что, как не игнорирование?
— Вообще-то, мы говорили об общечеловеческом принципе «не убей», — конкретизировал Сергей.
— Тогда, давайте, сначала выясним: о какой морали мы толкуем? О морали в стране или о морали по отношению ко всему человечеству? Они не обязательно должны совпадать. Вот, к примеру, то, о чем говоришь: основной моральный принцип не убивать себеподобного. Всякая страна, имеющая вооружение потенциально готова нарушить этот принцип. Полицейский, вооруженный табельным оружием, заранее благословлен на убийство. И никому не приходит в голову называть их аморальными. Почему?
— Это вынужденная мера.
— Правильно. Следовательно, вынужденные меры не противоречат морали. Вносят поправку в конкретный принцип. То есть, мораль регулируется внутри общества, как звук радиоприемника. Можно, когда надо громче или тише сделать, когда надо убрать совсем. Как ты думаешь, Сергей, «не убий» может практически стать общечеловеческим принципом? Только в одном случае: если на всей планете одно единое государство. Значит, это утопия. А в одном отдельном государстве можно в полной мере соблюдать такой принцип? Они сами не будут убивать, но их убьют. Вот и выходит, что заповеди не общечеловеческие, а только для внутреннего пользования. Поэтому, внешняя политика и внутренняя политика должны иметь различные, порой противоречивые, морали. Нельзя по отношению к внешнему пристраивать внутреннюю мораль. Внутри тоже нельзя моральные принципы внедрять без поправки «на данной территории, в данное время». Для того отражают в законах. Иначе не поймут наши дети обоснованности морали, когда столкнутся с конкретными случаями жизни. А не понять обоснований, значит, потенциально быть способным нарушать ее, нарушая законы. Что, собственно, и происходило в нашей прошлой жизни. Вот и весь расклад.
— Честно говоря, я не очень понял последнее, — пробурчал Сергей.
— Я тоже не понял, что вы хотели этим сказать, — поддержал его Виктор.
Василий Иваныч усмехнулся:
— Ребята,
— То есть! — воскликнул Сергей. — Можно убивать невинных не в своей стране?
— Есть классический вопрос в библии о числе праведных. Похожие вопросы были задолго до библии тоже. Потому классический. Так вот. Судить можно, если ведешь внешнюю политику, а не внутреннюю. Где свой гражданин всегда дороже многих чужих. В этом суть внешнеполитического «очи за око».
— Значит, вы согласны со мной? — наконец-то дошло до Виктора?
— Абсолютно, — ответил профессор. — Считаю, что необходимо воспользоваться тем, что выбили клыки хищников. Додавить их, пока есть возможность. Затем, поступить с ними так же, как поступали ранее: передать ультиматум.
Сергей обреченно опустил голову. Он не мог в одиночку изменять решения триумвирата. Тем более, что не было у него возможности обоснованно доказать свою правоту. Только интуитивно ощущал неверность подобных действий. А интуиция не аргумент. Сам всегда так говорил.
— Ладно, принято. Идем на них, — поднялся Сергей.
— Садись, Сережа. Еще не договорили. — Василий Иваныч не хотел его отпускать в плохом настроении. — Учти. Никто не говорил, что нужно там всех истреблять. Необходимо продумывать каждый шаг, чтобы минимизировать их потери тоже. Но избежать кровопролития вообще — невозможно. Ты не маленький. Сам понимаешь, что такое война.
— Понимаю. Очень даже хорошо.
— Вот и славно. Два месяца выделите на подготовку войска, снаряжения и всего необходимого. Двиньте сначала в Кирадиал, а оттуда к тургинам наведайтесь. А Виктор своих подготовит к диверсиям. Сможешь? — спросил он у Виктора.
— Приложу все усилия.
— Мы должны обезопасить север, ребята. А пока, отдыхайте. Мне тоже кое-что еще нужно сделать. Кстати, — поднимаясь, сказал Василий Иваныч. — Завтра летучки не будет. Считайте, сегодня провели.
Как гости ушли, профессор вновь вытянул из ящика стола свою тетрадь, на новой странице вывел: «Начало ратных побед новой Руси над северными народами» и убористым почерком приступил к описанию событий последних дней, услышанных от Сергея и Виктора.
Наступало майское утро следующего дня.
Как же быстро время летит! Вроде вчера еще мечтали на это плато пробраться. А уже возле город поднимается. И какой город!
Зарывают канализационные и водопроводные трубы, сверху асфальт катками ложат, размечают фундаменты четырехэтажных домов, а с севера уже тянется газопровод. Вскоре достанет до них. Строители, стали достаточно опытными мастерами, уже заранее к домам тянут газовые трубы. Будут теперь горожане и сельчане им зимой греться, на нем готовить. Заканчивается эра дров.