Очищение болью (сборник)
Шрифт:
Понимало это и новое поколение защитников Отечества, стоящих в дозорах на таджикско-афганских рубежах, ставших в жаркие дни 1993 года почти сплошной огневой линией.
Он, гранатовый сад, начинался сразу же за погранзаставой, а местами тонкие ветви деревьев с ажурными листьями колыхались нежно и ласково прямо над колючей проволокой опорного пункта. В конце мая сад зацветал огненным цветом. И тогда пограничникам, истосковавшимся по своим родным и любимым, казалось, что кто-то раскидал по «колючке» рубиновые девичьи сережки.
Теперь этого сада нет, Он сожжен «нурсами» (неуправляемыми ракетными снарядами),
…Был обычный субботний день, называемый у пограничников «похозяйственным». На вышке стоял часовой, солдаты убирали территорию, готовились к бане, командир заставы Дмитрий Бусурин с женой Ириной и полуторагодовалой дочкой Танечкой спустились в сад набрать алычи для компота. За ними увязался сержант Гриша Шеремет, разбитной, веселый парень, сегодня находящийся в особо приподнятом настроении, поскольку на завтра-послезавтра ожидалась «оказия» в погранотряд, с которой он, уже демобилизованный, и должен был покинуть навсегда этот краешек каменистой земли. И он покинет ее, но бездыханным…
А пока сержант подкидывал кверху командирскую дочку-малышку, ставил ее на плечи себе, чтобы та сорвала сама «желтую кафетку», и все шутил, балагурил:
– Товарищ старший лейтенант, помните, как встретили нас, выведенных из Восточной Германии, на таджикской земле? Вам сказали там: «Ауффидерзеен», а мы говорим: «Салям-алейкум».
– Ты, Григорий, теперь лучше подумай, что невесте скажешь? А ну как не дождалась тебя? – подначивала сержанта командирская жена.
– Изрублю на пятаки, – напускал на себя суровость казацкий сын Шеремет, и тут же расплывался в блаженной, обаятельной улыбке.
Они вернулись на заставу в восемнадцать тридцать, по пути поболтав с гражданским мотористом Ахматом Одинаевым, который только что закончил ремонт последней машины и тоже ожидал «оказии», дабы отбыть в отряд.
Командирская жена присела с дочкой около солдатской курилки. Бусурин вошел в узел связи, где, как показалось, зазвонил телефон. Но трубку схватить он не успел. Оглушительный грохот, усиленный горным эхом, больно ударил по ушным перепонкам. Противоположная стена «поплыла». Выскочил на улицу: в воздухе – осколки шифера с крыш, банки консервов, сухари, макароны. Земля горела, горела синим пламенем. И в этом аду он услышал и подхватил кем-то брошенный рык: «К бою!».
Снаряженный автомат был при нем. Солдаты неслись к пирамиде с оружием. А жена и дочка вжались в курилку.
– Иринка, в убежище!
Но у той отнялись ноги. До убежища метров двадцать Пули свистят. В голове мелькнуло: коль свистят, значит – мимо. «Свою» обычно не слышат. Схватил в охапку жену и Танюшку, пробежал метров пять – ступеньки, ведущие в нижний склад. Там хранили капусту. Скорей – туда! Толкнул Ирину с дочуркой. Упали. Жена разбила колени. Ничего – уползла под бетонное перекрытие. Опрометью – к бойцам. Молодцы – не растерялись.
Часы показывали 18.33. В отряд – на «большую землю ушло сообщение: «Находимся в кольце огня. Бьют в упор из гранатометов, минометов, пулеметов и автоматов со стороны сопок, распадка Щиляу, гранатового сада, и с сопредельной стороны из афганского кишлака Анжис – расстреливают «эрэсами» (реактивными снарядами). Отбиваемся».
Они отбивались, вернее, вели отчаянный яростный бой около шести часов. Прошедший Афганистан, командующий группой пограничных войск РФ в Республике Таджикистан, генерал-майор Анатолий Чечулин скажет потом при встрече: «Там было пожарче, чем в Афгане».
Мне, штатскому человеку, судить об этом трудно. Но я был на расстрелянной, но не застреленной заставе. Пятачок земли – да-да, пятачок: полгектара каменистых угодий, обнесенных каменным ограждением, где располагаются казарма, впритык к ней офицерские комнатки, кухня, склад ПФС, оружейный склад, стоянка машин, собачник, конюшня, подсобное хозяйство. И тридцать пять бойцов-пограничников, против которых, как стало известно затем из оперативных донесений, было брошено около трехсот озверевших, вооруженных до зубов и отменно обученных головорезов-боевиков, управляемых опытнейшими афганскими командирами. Враг занял наивыгоднейшие позиции – высоты напротив заставы: она лежала внизу как на ладони; неприятель выбрал для нападения наиудобнейшее время – наступление темноты (на юге, в горах, смеркается рано и быстро); напал коварно, вероломно и не добился цели: не смял, не уничтожил горстку парней с зелеными погонами на плечах. Да, он разнес в пух и прах постройки, превратил солдатский плац в лунный пейзаж, но нога его так и не ступила на этот крошечный участок священной земли. Скатиться с сопок вниз, на головы пограничников, боевики не посмели: ответный огонь из окопов и траншей был плотным и прицельным.
Погиб от прямого попадания «эрэса» рядовой Хусейн Хамидов, упал изрешеченный осколками мины Кобил Эшонкулов, с пробитой каской опрокинулся на соседа, рядового Богуса, младший сержант Максуд Азимбаев, заливая кровью гимнастерку товарища. Разорвав свое хэбэ, Богус стянул командиру рану, дотащил его до убежища. С простреленной ногой приполз в окоп начальника заставы рядовой Александр Таран.
– В убежище, немедленно! – приказал Бусурин.
– Нет, командир, там, на оружейном складе, Ахмат зашивается, начиняет рожки. Надо помочь.
– Ахмат, гражданский?
– Ну да, моторист. Так я к нему?
После боя, на другой день, Бусурин, поседевший и повзрослевший за ночь, наверное, лет на десять, увидит «вольнонаемного» Ахмата с автоматом в руках, стоящим на посту у ворот разбитой заставы, и не сдержится – стиснет его в своих объятиях. Как обнимет порывисто и рядового Руслана Дзангиева, шебутного, вертлявого парня, которого сколько раз за различные выходки хотел было отправить на гауптвахту. А тут, в бою, оставшись совсем один на левом фланге, в течение часа он хладнокровно и методично вел огонь по противнику из станкового гранатомета, пока не пробрался к нему на помощь майор Александр Поликарпов.