Очищение огнем

Марч Джессика

– Не совсем уверена, что между нами в самом деле родство, – осторожно ответила она наконец, – поэтому надеялась поговорить с мистером Уайлером и выяснить поточнее.

– Значит, вы никогда не встречались?

– Нет, – призналась Кей.

Значит, версия о любовнике провалилась!

Глядя в ясные глаза и невинное личико девушки, Воген готов был поспорить на премию Пулитцера, что она не лжет, и даже не способна на вранье.

– Почему вы посчитали, что приходитесь ему родственницей? – спросил Джерри.

– Мистер Воген, мне не хотелось бы вам рассказывать, потому что, честно говоря, вряд ли это интересно кому бы то ни было, кроме меня. Я ничего не сумею узнать, пока не побеседую с мистером Уайлером. Но если вы поможете

мне попасть в зал и я обнаружу что-нибудь стоящее внимания представителя прессы, обязательно расскажу вам первому! Хорошо?

Воген улыбнулся девушке, поразившей его странным сочетанием наивности и сообразительности, провинциальной простоты и редкого природного чутья.

– Откуда ты, детка?

– Гавайи.

Каким образом там могла появиться ветвь генеалогического древа Уайлеров?

Кей поняла, что любые подробности лишь подтолкнут репортера к решению разнюхать тайну.

– Как, по-вашему, перерыв уже кончился? – спросила она, оглядываясь на дверь зала.

Да, умна и проницательна, – отметил про себя Воген.

– Что ж, захотите, расскажете потом, – кивнул он. – Ну а теперь, проверим, действительно ли я пользуюсь здесь вниманием!

Лицо судебного исполнителя начало медленно багроветь при виде девушки, но репортер поспешил вперед и, о чем-то шепотом поговорив с ним, сделал приглашающий жест. Через минуту она оказалась в зале. Кей села рядом с Джерри в ряду скамей, предназначенных для прессы.

– Который из них Уайлер? – спросила она.

– Еще не появился. Должно быть, совещается с клиентом во время перерыва.

Не успел Воген договорить, как открылась боковая дверь; вошел приземистый лысеющий мужчина в измятом костюме и уселся в кресло за столом, лицом к судейскому месту.

– Окружной прокурор, – пробормотал Воген.

Еще через минуту из той же двери появились двое мужчин – один в твидовом спортивном пиджаке, другой в костюме цвета древесного угля. Даже не увидев снимка обвиняемого в газете, Кей мгновенно поняла бы, что Уайлер – тот, кто в костюме, узнала бы его по собственному отражению в зеркале – сходство было несомненным. Высокий, прекрасно сложенный, широкоплечий и мускулистый, с густыми, красивыми, идеально подстриженными, преждевременно поседевшими волосами – лишь кое-где в серебристой массе проглядывали черные пряди, словно метки на хвостике горностая. Такая внешность не может не привлечь внимания, и при его появлении шепот и разговоры мгновенно смолкли – взгляды всех присутствующих провожали Уайлера, идущего к креслу защиты.

– Встать! Суд идет! – объявил секретарь.

Судья в черной мантии занял свое место, стукнул молоточком, хотя в зале было тихо. Кей казалось, что не судья установил порядок, а появление Рэнделла Уайлера. Ее отца.

Неодолимая потребность обличить его бушевала в душе девушки. Если кого и следует обвинить в падении матери, трагическом саморазрушении, приведшем к ужасной гибели, – то именно этого человека.

«Убийца! Убийца!» – твердила она про себя.

– Мистер Уайлер, – объявил судья, – мы готовы выслушать вашу речь в защиту обвиняемого.

Сам зал судебных заседаний служил напоминанием об основном принципе – презумпции невиновности: любой подозреваемый считается невинным, пока не доказано обратное. Кей вздохнула и приготовилась услышать, как Рэнделл Уайлер собирается защищать человека от обвинения в убийстве, словно именно это поможет ей понять, каким образом отец мог оправдать собственное преступление.

Уайлер вышел вперед, встал лицом к скамье присяжных, оглядел мужчин и женщин, не сводивших с него глаз. Двенадцать добропорядочных граждан, надежных и солидных. По лицам и именам было понятно, что это почтенное собрание представляло в миниатюре разношерстное общество, населявшее этот замечательный город, – центр кипения плавильного горна – великой страны, где смешалось столько национальностей: ирландцы, итальянцы, литовцы, поляки со скотобоен,

черные из городских трущоб. Уайлер понимал их. Он сам родился среди этих людей – отец был дорожным рабочим и целые дни проводил среди паутин стальных рельсов, обвивающих Чикаго в те дни, когда грузы и пассажиры перевозились, в основном, по железной дороге. Природное обаяние Рэнделла Уайлера в соединении с трудолюбием и упорной работой в школе, а также пламя честолюбия, пылавшее в его душе ярче, чем в любой домне, подняли его на вершину профессии, принесли известность и славу адвоката по уголовным делам. Но, какой бы блестящей ни была его карьера, Рэнделл все же не хотел бы достигнуть таких высот, чтобы полностью потерять контакт с этими людьми, каких в составе присяжных всегда будет большинство. Прекрасное знание их надежд и страхов было основой феноменального успеха, пришедшего к Уайлеру. Конечно, он часто напоминал себе, что сумел выстроить прочное здание на этой основе, выбрав себе именно ту жену, которая могла всячески способствовать карьере мужа.

Уайлер начал речь.

Кей, наспех пробежавшая заметку в газете, не могла представить, каким образом молодой человек, обвиняемый в зверском убийстве отца и брата, может быть оправдан. Тот факт, что он хладнокровно прицелился и выстрелил, даже не оспаривала. Версия о временном помешательстве казалась полностью опровергнутой. Очевидным мотивом преступления было стремление унаследовать огромное состояние.

Но уже через несколько минут Кей почувствовала, как сила страсти, с которой адвокат передавал собственное видение справедливости, словно околдовала присутствующих в зале.

Собрав воедино все доказательства, представленные суду, адвокат построил защиту на том обстоятельстве, что Стивен Лумис служил лейтенантом пехотных войск во Вьетнаме и, демобилизовавшись год назад, вернулся с почетными наградами без единой царапины, живой и физически невредимый.

– Но были другие раны, невидимые, неизлечимые, нанесенные этому доблестному молодому человеку, – звенящим убежденностью голосом объяснил Уайлер. – Год непрерывных схваток с бесчисленными ордами призрачного врага привел к тяжелому нервному потрясению, ставшему причиной постоянных ночных кошмаров, продолжавшихся долгое время после того, как он вернулся из душных джунглей. Смертельно опасные партизанские отряды, когда-то скрывавшиеся в тропических лесах, там, где каждую секунду подстерегала гибель, в конце концов сломили последнюю оборону, уничтожили защитные рефлексы и проникли в самые мрачные джунгли – наиболее укромные уголки мозга, темные глубины и без того поврежденного разума.

Уайлер напомнил жюри присяжных об экспертах по психологии, которых специально попросил выступить в суде и объяснить последствия воздействия войны на солдат – того, что раньше именовалось контузией, а теперь считалось «психозом, вызванным постоянными боями». Он повторил слова горничной в доме Лумисов, утверждавшей, что Стивен, ложась спать, клал винтовку у кровати, а за несколько недель до рокового убийства, неожиданно проснувшись среди ночи, начал стрелять, полностью убежденный, что вьетконговцы обнаружили его укрытие и сейчас пойдут в атаку.

– Окружной прокурор желает уверить вас, что мой подзащитный специально придумал версию о том, что стрелял той ночью в невидимых врагов, поскольку заранее готовил почву для защиты. Но, конечно, уважаемому прокурору повезло – ему не пришлось принимать участия в этой ужасной войне, познать на своей шкуре все ужасы, которые могут повредить человеческий мозг так же метко и с такой же силой, как шрапнель.

Уайлер заявил, что в ночь трагедии Стив Лумис в панике вскочил, полностью убежденный, что враг захватил их врасплох, начал звать на помощь, как любой солдат, считающий своим долгом предупредить товарищей, и схватил винтовку. Услышав крики, в комнату вбежали отец и брат, и поскольку свет включить не успели, Лумис начал палить в темноте, стремясь поскорее покончить с врагом.