Очищение смертью
Шрифт:
Он перевернул ее и бережно опустил на край широкого мягкого шезлонга.
– Теперь ботинки, – сказал он, приподнимая ее ногу.
Ева откинулась на локтях, наблюдая, как он стаскивает с нее один ботинок, потом другой.
Она была обнажена до пояса. Ее кожа будто светилась в бледном сиянии луны, на лице играла легкая улыбка. Она была неотразима. Рорк сел рядом, снял туфли, потом повернулся к Еве, и их губы снова встретились, когда она принялась расстегивать пуговицы на его рубашке. Она оседлала его и прижалась к нему всем телом.
Теперь Ева не погрузилась,
Он любил ее, хотел ее, нуждался в ней так же отчаянно и страстно, как и она любила его, хотела его, нуждалась в нем. Чудо.
Он что-то прошептал ей на ухо. Сначала ее имя. Ева. Только Ева. Потом на гаэльском языке: a grha – моя любовь. Его любовь. Остального она не расслышала, потому что его руки направляли ее, как в танце, и ей ничего не оставалось, как подчиниться.
Его волшебные губы скользили по ее телу нежно и призывно, но потом его рот, жадный и жаждущий, втянул ее сосок, потом другой. А Ева испустила судорожный вздох, перешедший в тихий стон.
Всем на свете – вот чем была для него Ева. Даже в самых дерзких, самых тайных мечтах, когда он еще прятался в темных переулках Дублина, он не мог вообразить ничего подобного. Ничто из того, чем он владел, не могло сравниться с ней в своей драгоценности. Вкус и запах ее кожи в прохладном воздухе, при бледном свете луны пробуждал в нем жажду, которую – он это знал – ему не суждено было до конца утолить.
Он поднялся и поднял ее вместе с собой, чувствуя, что порог близок: ее рот буквально обезумел от поцелуев. Опять он прижал ее к каменному парапету, но на этот раз поставил на ноги и стянул с нее брюки. Она проделала то же самое с ним.
– Моя, – сказал он, схватив ее за бедра, и овладел ею.
Да, боже, да, это было правдой. Первый оргазм взорвался в ней. У нее все поплыло перед глазами, голова закружилась. Она была пьяна и ненасытна. Она обхватила его ногами, ее бедра ритмично двигались, отвечая на его отчаянные и столь же ритмичные удары.
Сзади ее кожу холодил камень парапета, спереди – сжигал жар Рорка. Он прижимался к ней, он глубоко проникал в нее, он брал и брал без меры и опять вознес ее на вершину.
Когда накал стал нестерпимым, когда ей показалось, что она вот-вот рухнет и утонет в этих неистово синих глазах, Ева крепко обхватила его торс ногами.
– Кончай со мной, со мной, со мной…
Радость вспыхнула, ослепительная, как бриллиант, и они рухнули вместе.
Ева не знала, согрешила или нет, но на следующее утро она проснулась чертовски хорошо отдохнувшей.
Возможно, именно поэтому в ее голову, в чистый,
– Дорогая! – Рорк улыбнулся ей, сидя за столом с чашкой кофе и поглаживая растянувшегося у него на коленях кота. – Ты в моем любимом костюме.
– Вопрос. – Ева подошла к серванту и принялась рыться в ящике в поисках белья. Вдруг ее рука замерла. Она вытащила из ящика красный лифчик с блестками и с низкими чашечками. – А это откуда взялось?
– Гм. Бельевая фея? – предположил он.
– Я не могу надеть такую непристойность на работу. Господи, вдруг мне придется раздеваться?
– Ты права, в этом бюстгальтере ты будешь выглядеть несолидно, когда придется раздеваться на работе.
– Можешь не сомневаться, – проворчала Ева. Поскольку ей вообще частенько случалось обходиться без лифчика, она натянула футболку без рукавов – белую, практичную, без всяких украшений. Рорк наблюдал за ней.
– Так в чем вопрос?
– Что? Ах да, вопрос! – Ева надела такие же простые белые трусики.
Интересно, почему вид этого простого белья на ее теле волнует его не меньше, чем красные кружевные трусики или черный атласный лифчик?
– Вот если бы тебе пришлось на время уйти в подполье, допустим, даже на несколько лет, ты сказал бы близкому другу?
– А насколько я доверяю этому близкому другу?
– Да, это существенно. Ну, допустим, ты ему доверяешь. На все сто.
– Ну, если речь идет обо мне, это зависело бы от рисков и от того, что стоит на кону. Что со мной будет, если меня заставят всплыть раньше времени?
Размышляя над ответом, Ева ушла в гардеробную.
– Прикидываться другим человеком пять лет – это долгий срок, чертовски долгий срок. Подчеркнутые строчки в Библии наводят меня на мысль, что он собирался сбросить маску, когда настанет нужный момент. Продержаться пять лет и не вступить в контакт с другом, родственником, с кем-то, кому можно излить душу, вспомнить старые добрые времена – на это нужна железная воля. Если Нью-Йорк был родным домом для фальшивого отца Флореса, высоки шансы, что здесь до сих пор живут его друзья или родные.
Рорк рассеянно почесал Галахада за ушами, и кот заурчал, как реактивный двигатель.
– С другой стороны, он мог выбрать Нью-Йорк, потому что никто его здесь не знал. Или поближе к цели. К тому, чего он ждал.
– Да, да. – Ева, хмурясь, натянула брюки. – Да. – Но она тут же покачала головой. – Нет. Он мог бы попроситься в приход на Восточном побережье, допустим, в Джерси или в любом другом штате. Но нет, он попросился именно в эту церковь. Если ему нужно было просто держаться подальше от кого-то или чего-то, зачем так сужать выбор? А с другой стороны, возможно, это место связано с тем, чего он ждал. – Она думала о молодежном центре. – Может быть, может быть. Я это проверю.