Очищение тьмой (сборник)
Шрифт:
* * *
Подполковник слушал Шиповатова с сочувствием.
– Что я тебе скажу, Максим? Надо искать какой-то прием. Хутаева сколько ни маринуй, хоть год все равно не расколется. Фигура приметная. Скоро три года, как обосновался в Баланцево, наезжают к нему родственники из аула, однако конкретных фактов их противозаконной деятельности нет. Правда, вообще неясно, чем они занимаются, что само по себе подозрительно. Выяснить это не мешает, но осторожно. На угрозы, конечно, плевать, да и не посмеют эти ребята пойти на
Прокурор не выдает санкций на основании мнений.
* * *
Нынешний прокурор Баланцевского района был не в состоянии дать какую бы то ни было санкцию, поскольку наслаждался «бархатным сезоном», в кои-то веки уйдя в отпуск в теплое время. Сентябрь поистине лучший месяц для отдыха. Свой «бархатный сезон» прокурор проводил на берегу крохотной местной речушки, где с наслаждением возился на своем ухоженном, возделанном с соблюдением всех правил садовом участке. Провал августовского путча пособников ГКЧП в Баланцево не выявил. Местные власти занимали спокойную, выжидательную позицию, и в результате никто не угодил в герои и вожди, но и в Лефортово – тоже. Так что чувствовал себя прокурор вольготно, не обремененный грудой двусмысленных дел, которые могли обрушиться на него после переворота. Овощи обещали богатый урожай, а следовательно, и осуществление собственной продовольственной программы. Зима сулила быть не слишком изобильной. Конечно, в экстренных случаях его всегда могли отозвать; с вопросами же, не требующими особой спешки, вполне справлялся вчерашний студент, а ныне – заместитель прокурора района, двадцатишестилетний Андрей Михайлович Бережной. Дух «альма матер» не успел еще из него выветриться, а жизнь, построенная на компромиссах, не обтесала. Говорил и мыслил Андрей Михайлович горячо, напористо. Преступный мир ненавидел страстно.
– Ох, Шиповатов, дадут нам с тобой по шапке за самоуправство!
– Да что там, Андрей Михайлович! – (Учились они вместе, вместе и получили распределение в Баланцево, однако на службе лейтенант почтительно величал приятеля по имени-отчеству). – У нас ведь и выхода другого нет. Взяли мы Хутаева моментально. Он и пикнуть не успел в сберкассе. Утверждает, что револьвер, который был при нем, нашел на улице полчаса назад и хотел сдать в милицию. Прямо на улице и заявление написал.
– Старый трюк. Отдали заявление на экспертизу?
– Вместе с «наганом». Револьвер, кстати, в смазке. Такое впечатление, что из него никогда не стреляли. Заявление, судя по всему, написано его рукой.
– Тут и сомнений быть не может. Только когда? Не потерто на сгибах? На какой поверхности лежала бумага во время написания? Пусть срочно проверят.
– Да тут все срочно, Андрей Михайлович. Чуть потянем – и все, какие ни есть улики уничтожат, едва только узнают, что Хутаев задержан…
– Он был один?
– Сын, Хутаев-младший, ожидал в машине у сберкассы. Достойный представитель семьи – «не знает» абсолютно ничего. Весьма самодовольный и спокойный малый. Сейчас с ним Тищенко работает. Картинка – будто это он, Степан Георгиевич, капитана допрашивает.
– Тылы за собой чувствует.
– Именно так. Вот оттуда и будем ждать следующего хода.
* * *
Обыск
Тринадцатилетний Арслан – младший из двух отпрысков – повсюду следовал за бригадой, проводившей обыск, с миной брезгливого отвращения на нежном, почти девическом лице. Закинув ногу за ногу, в шелковом, затканном драконами халате, хозяйка дома лениво следила, как тянется прядь голубого дымка от длинной коричневой сигареты. Заметно нервничали только понятые. Не то от взвинченного любопытства, не то от затаенного страха.
Мелодично зазвонил телефон. Лейтенант сделал предупреждающий жест, остановив движение Хутаевой.
– Я возьму, не стоит беспокоиться, – Шиповатов поднял серо-стальную трубку радиотелефона, лежащую на столике. – Тем более, что это меня.
В трубке заторопился голос Тищенко. Прижав как можно плотнее телефон к уху, лейтенант коротко ответил, однако по его лицу было видно, что на другом конце линии его не слышат. Он встряхнул трубку, подул.
– Ой, да нажмите же кнопку! Не эту – вон ту, слева, – голос Хутаевой звучал снисходительно, словно она говорила с дикарем, дорвавшимся до дорогой игрушки.
Однако успевшие прозвучать из аппарата несколько слов лишили ее равновесия, заставили сжаться в тревожном ожидании. Тищенко не унимался:
– Лаз в подвал, по-видимому, под будкой овчарки. Ты с ней осторожно. Собака – сущий зверь. В случае чего – стреляй к чертям. Если что, я подъеду помочь.
– Не стоит, сам управлюсь.
– Все. Я у себя. Звони.
Это уже было лишнее. Сбоку телефона, на крохотном дисплее вспыхнули цифры номера телефона капитана, подтверждая, что так оно и есть. Но до них никому не было дела. Взгляды лейтенанта и Хутаевой встретились: любопытный и даже отчасти сочувственный с испуганным, панически мечущимся.
– Так как, уберем собачку? – осведомился Шиповатов.
Неохотно, упираясь и глухо порыкивая, палевый красавец дал себя увести из своего логова. Смотрел на хозяйку, словно спрашивал, как это вдруг случилось, что чужие хозяйничают в доме, подрагивал от едва сдерживаемого желания броситься и рвать в клочья. Глядя на это, понятые зябко поеживались.
Хозяйка захлестнула цепь за прочный кованый крюк, с которым даже ярости пса было не совладать, а затем, внезапно успокоившись и уже улыбаясь, направилась к Шиповатову.
– Я прошу прощения, мне кажется, вы здесь старший?
– По-моему, я представился. Лейтенант Шиповатов.
– Хорошо, пусть будет лейтенант. Но есть же у вас имя, отчество… Как вас зовут?.. Максим Витальевич? Прошу вас, Максим Витальевич, буквально на два слова. Поверьте, дело сугубо личное. – Слегка прихватив за локоть, Хутаева отвела лейтенанта в сторону и заговорила быстро, вполголоса, с какими-то воркующими обволакивающими интонациями.
– Максим, вы простите меня, что я так вас называю. Я женщина, и старше вас… Скажите, ну зачем вам все это? Будка, какие-то ямы… Ничего там ровным счетом нет.