Очищение тьмой (сборник)
Шрифт:
После обеда из третьего отряда исчезла Лариса Минеева – высокая белокурая девушка с не по возрасту развитыми формами и спортивной осанкой. Куда она направилась, никто из подруг не заметил. Впрочем, как они знали, у девушки была довольно веская причина отлучиться: накануне она получила письмо от парня, с которым, как принято выражаться, «ходила». Что было в письме подробно никто не знал, но, судя по всему, отношения этой пары близились к завершению, а Лариса по складу своего характера считала, что последнюю точку обязана поставить сама.
Лагерному начальству об этой версии сообщили; тем не менее в Москву отрядили гонца. Но и дома девушки не оказалось. Вечером в столовой, сидя в полумраке, подруги с живым интересом обсуждали романтические подробности происшедшего.
– А что, девы, – внезапно
Двое девчонок прыснули, а третья, такая же трусиха, как и Саша, съежилась и подумала – с чего бы это Сашка несет такую чушь? После этого разговор увял, и все довольно скоро разошлись спать.
В палате Саша вдруг захотела перебраться со своей койки у окна на пустующую Ларисину кровать у двери. «Дует, девочки, – нету сил!» Вообще в тот вечер, как все потом припомнили, она была какая-то взвинченная и растерянная.
Ранним утром неподалеку от лагеря в перелеске обнаружили обезглавленный труп девушки со следами садистских надругательств. Но самое жуткое – практически вся кожа с трупа была снята.
Все, кто был способен передвигаться в райотделе, выехали на прочесывание. Прибыло подкрепление и от соседей. Рассыпавшись редкой цепочкой, в глубоком молчании, начали двигаться по неровной, изрезанной мелкими овражками местности. Через час в шестистах метрах севернее наткнулись на голову девушки.
Иссиня-бледный, не выспавшийся, едва сдерживающий ярость Лобекидзе сейчас наверняка не стал бы обсуждать вероятность наличия у Саши Абуталибовой дара ясновидения. В помещении сельсовета, срочно превратившемся в импровизированный кабинет следователя, девочка, дрожа и запинаясь, рассказала следующее:
– Два дня назад, во вторник… пошли мы с Ларой на речку… ну, конечно, самовольно, тут же рядом… Познакомились там с парнем – высокий такой, худой… одет классно, нашего возраста, может, чуть старше. Чернявый, волосы волнистые, длинные – немного короче, чем у меня, – Саша нервно встряхнула головой, запустила пальцы в свою мальчишескую стрижку и внезапно, словно испугавшись чего-то, отдернула руку. – Он говорил, что скрывается от кого-то. Мы поняли – не от милиции, а от каких-то людей. Будто бы его за что-то должны убить, грозят ему. И не дружки, а просто какие-то посторонние люди. Ошибка вышла, и ему надо время переждать, чтобы все улеглось. Должны вроде разобраться. Он так в лесу и жил. Мы ему с Ларисой оттащили печенье, колбасу – он попросил поесть принести, говорил, что всех боится, а вот нам доверяет, обещал – не пожалеем. Деньги у него были, мы видели. Предлагал и нам – мы, конечно, отказались. И в среду пошли – он сказал, у реки ждать будет. Отозвал ее в сторону, и чего-то они шептались. Я еще обиделась – подруга, называется! А вчера Лариска сказала, что на встречу с Ником – он так назвался, – не пойдет, и мне не советует. Ну, я сразу решила – что-то она темнит. Вот… – девушка запнулась, словно горло перехватил спазм.
Лобекидзе как мог успокоил ее, стараясь не сбить, ободрить:
– Так что показалось-то, Саша? Почему Лариса не договаривала? Что она имела в виду? Ты ведь знала подругу, как никто. Нам важно – как было дело в действительности, и ты – единственный пока свидетель. Все зависит от тебя, и, пожалуйста, ни о чем не думай, говори только правду, и помни – все, что ты скажешь, останется между нами.
– Да, вам легко. Она ведь и вправду самая моя близкая подруга… была. И вообще, может, я ее не так поняла, но мне показалось, что Лара… Ну, я же сказала, ей всегда нравилось все шикарное. Говорила, вот бы нашелся богатый, пусть и старый, и урод – ей плевать – только бы в техникуме не гнить и в грязи не рыться. А Ник ей деньги показал, про рестораны рассказывал: Сочи – «Жемчужина», Ленинград – «Астория» и еще там какие-то. Она и загорелась. А меня решила отшить… Вот вчера я и начала за ней следить. После обеда она тайком пошла туда, где мы с Ником обычно встречались. Далеко в лес зашла, а когда все это началось, я чуть от страха там не умерла. Лариска принесла Нику поесть и стала с ним разговаривать. А дальше… – девушка всхлипнула, но взяла себя в руки и продолжала отрывисто,
Майор привел девочку в чувство. Вскоре она заговорила, и даже немного спокойнее, чем раньше.
– Я не захотела у окна спать – боялась. А Лариска – ей уже ничего не нужно было, вот я и перебралась на ее кровать – знала, что не придет.
Словесный портрет и приметы девушка описала довольно подробно. Поработали и с фотороботом. Возник размытый образ узкогрудого парня с порочным лицом и жестоким взглядом. Его никто не опознал, а сама Саша в конце концов заявила, что все вроде бы было и так, как она рассказала, но в то же время и не совсем.
* * *
Теплым сентябрьским днем Лобекидзе сидел в кабинете за своим еще хранящим следы канцелярских чернил, а сейчас испятнанным солнцем старым письменным столом, и зябко ежился. Напротив сидел лейтенант Шиповатов, погруженный в раздумье. Майора неприятно изумило бы, если бы он узнал, что лейтенант думает не только лишь о розыске свирепого убийцы, но и о неотоваренных продуктовых талонах своей семьи. И, более того, все это каким-то образом связано с информацией о содранной с трупа и пропитанной солью коже, которую обнаружили примерно на том же расстоянии, что и голову, но в другой стороне. Когда лейтенант узнал об этом, ему едва удалось подавить рвотный позыв. Теперь же Шиповатов рассуждал о возможности факта каннибализма с отвращением, но внешне спокойно. И еще спокойнее выслушивал майора. А порассказать тому было что, тем более, что по ходу повествования майор анализировал происшествие, опираясь на свой огромный опыт.
– Думаю, Максим, это он. Не хочу утверждать безоговорочно, но, мне кажется, я его узнал. Я на дежурство уходил в тот вечер, когда с моими это случилось… Смотрю – парнишка в телефонной будке: говорит с кем-то… Чрезвычайно похож на этот фоторобот. Да, кстати, там мальчишки наши местные околачивались допоздна. Последние дни перед школой… Ты же помнишь, что моих приблизительно в полночь и убили… Пацанам из сада все должно было быть видно как на ладони. Они хотя и выпивали, конечно, помалу, но уверяют – за подъездом глядели, делать-то все равно нечего. И чужих никого не было. Было открыто окно в кухне… То же самое, если б кто в окно лез – видать мальчишкам, да и подхода к дому нельзя миновать – освещенное пространство… А тот сопляк в телефонной будке согнулся над трубкой, а меня увидел – отвернулся и искоса наблюдает. Я еще подумал: девчонку поджидает, маскируется? Этот таксофон уже неделю не работал, кто-то микрофоны все время выкручивает. Знал бы тогда, что этот паренек неспроста горбится…
Сейчас вспомнил – и действительно, подходит под все описания. Саша – девица глазастая. Я отца ее знаю – наш районный хирург, Налик Назарович…
– А-а, я тоже что-то слыхал.
– Да, толковый врач. Милостью Божией, что называется. Бывал я у него.
– Он ведь не так давно к нам приехал. Земляк ваш, Иван Зурабович?
– Земляк. Только он в Баланцево всего пять лет, а я – тридцать пять. Будто здесь и родился. Да только вот все одним махом развалилось…
– А Минееву эту, Ларису, вы тоже знали?
– Кого же мне не знать в Баланцево, если я уже пятнадцать лет на оперативной работе?.. Она действительно дружила с Сашей Абуталибовой, часто дома у них бывала. И я к Абуталибовым заходил. Поначалу – проведать, посмотреть, как земляк устроился. С этим сразу наладилось, таким врачом оказался, что к нему за месяц запись, из Москвы валят. Не я ему – он мне при случае мог протекцию оказать. Ларису, правда, видел всего раз, но мне и этого пока хватает – держит память. И хлюпика этого порченого не забуду. Как бы только на него выйти? Пока что фоторобот распространим, если он в Баланцево или в окрестностях – достанем…