Очищение тьмой (сборник)
Шрифт:
Фильтрацию сведений из общего потока капитан вел скрупулезно, но успех не приходил. В последнее время вообще все шло вкривь и вкось. Было от чего прийти в отчаяние. Однако в кабинете у Лобекидзе капитан собирался, становился сух и деловит, словно решались обычные производственные дела.
– Месяц, Иван Зурабович, только начался, а у нас уже…
– Да, что-то я не припомню такого. Какое-то повальное безумие. Дети гибнут, подростки. Неслыханно урожайный месяц. У тебя ведь там тоже?..
– Да, девчушка семнадцати лет. Только что школу окончила, с медалью. Ее в школьном дворе
Мутное дело. Только выродок твой тут ни при чем. Никаких следов насилия, и вообще все это скорее смахивает на самоубийство.
– Это еще надо поближе посмотреть. Сколько таких самоубийств оборачивались крупными делами.
– Вряд ли и здесь такое. С ней парень был. Хлипкий такой паренек. Из тех, что от своей тени шарахаются. Однако – работаем.
Трубку телефона Лобекидзе снял после первого звонка. Говорили из дежурки.
– Иван Зурабович? Тищенко у вас? Тут к нему участковый пацанов привел… Без конвоя. Сами пришли. Показания котят дать… К вам, говорите?..
– Ну, Алексей, ты везунчик. Нет, чтобы за свидетелями бегать, – сами к тебе рвутся. Ну-ка и я послушаю, что за такие добровольцы. Явление нынче редкое.
Вместе со старшим лейтенантом Ковалем в кабинет вошли двое веснушчатых подростков – один пониже, другой худощавый и уже по-юношески стройный. Бросалось в глаза их сходство, так что не требовалось никаких усилий, чтобы определить, что перед следователями стояли братья.
Держались парни одинаково свободно и непринужденно, даже несколько чересчур. Чувствовался наигрыш. Старший плюхнулся на стул, не дожидаясь приглашения, и затараторил:
– Вас, товарищ майор, я знаю. Вы у нас в школе лекцию читали… Нет, правда, интересно было…
– Мы решили идти, как только узнали, что случилось. Ира в нашей школе училась, на класс старше. Ничего девчонка была, только зануда. Вечно эти собрания-заседания… – это уже меньшой, охватив спинку стула, выглядывал из-за брата.
– Садись, садись, Сережа. И, пожалуйста, все по порядку, – Тищенко дружелюбно развел ладони.
– Нет, не хочу. Постою, может, вырасту чуток. Я волнуюсь. И чего там долго говорить. Ну, курили мы в школьном дворике…
– Кто, Сережа?
– Вдвоем. А та беседка рядом с нашей. Ну, знаете, как-то так получается, что в одних беседках с девчонками целуются, в других – нет. Раньше это по бутылкам было заметно, когда они по двенадцать копеек были. Сейчас – на лету подхватывают. Нет, мы не пили. Так вот, смотрю – идет парочка. Хоть и под ручку, но как-то напряженно. Обычно они не так ходят, не оторвать. Иру узнал я сразу даже в темноте. Она заметная девчонка. Который с ней – тоже из ее класса, гнида. Из тех, кто в школе паинька, а на улице – приблатненный. Ползал перед сявками. Как-то и на нас хотел натравить. Ну, мы на пару всегда, я ему и объяснил, что не вечно же его сявки будут провожать, сколько ты им ни лижи. Он и заткнулся. Ну и мы решили без повода в драку не соваться. Хотя вот Сережка рвался…
– Ну, ты… – смутился младший. – Тебе она тоже нравилась.
– Вот. Значит, мы уже и трепаться кончили, да и о чем говорить? Все переговорено. Так, сидели-скучали, покуривали. Дома чего делать? А тут – интересно,
– И решили идти к вам, – это младший. – Нет, мы не испугались, вы не думайте. Плевать нам на его сявок…
* * *
– Гражданин Чуб Валерий Алексеевич, я официально предупреждаю вас об ответственности за дачу ложных показаний. Пожалуйста, распишитесь.
– Пожалуйста, – тощий, прыщеватый юнец с покрытой пушком скошенной, словно недоразвитой нижней челюстью и заметно увеличенным верхним прикусом выцеживал слова с поразительным для его возраста хладнокровием. – Мне бояться нечего. Чист я. Смотри-ка, вешателя нашли! Докажите сначала, а потом пугайте. Кстати, не забывайте, я несовершеннолетний.
Капитан Тищенко смотрел на юного законоведа с хмурой усмешкой. Молчал он недолго, но в этом молчании явственно ощущалось, как самоуверенность сползает с молодого нахала. Помедлив, капитан сказал:
– Разумеется, Валерий Алексеевич, вы несовершеннолетний. И в самом деле, чего подозреваемому в убийстве бояться ответственности за вранье на следствии… Ну-ну, не кипятитесь. Поберегите благородный гнев. Ведь так хочется оказаться маленьким и неподсудным. Нет, Валерий Алексеевич, ответственность за убийство и за соучастие в нем наступает с четырнадцати лет. А вам, если не ошибаюсь, – семнадцать лет и три месяца. Скоро могли бы и в армию пойти.
– Была охота!
– Дело вкуса. Лагерная романтика вас привлекает больше? А напрасно. За решеткой вообще неважно относятся к молодым людям, которые демонстрируют свои крутые замашки исключительно женщинам.
– Убийство – не изнасилование.
– Умный мальчик, хорошо учился. Только одно часто влечет за собой и другое. Уголовный мир – он мальчиков в охотку потребляет. Зависит от того, в какую камеру попадешь.
– Угрожаете, значит?
– Боже сохрани, Валерий Алексеевич! Ведь вы правду-то не хотите говорить?.. Вот, скажем, вас с Ирой у беседки видели. И третьего вашего тоже. Отчего бы вам самому его не назвать?
– Да некого называть! Думаете, раз мне семнадцать, так сломаете, оговорить себя заставите? От вас всего можно ожидать!
– Вижу, вас солидно подковали. К блатной жизни вы, можно сказать, готовы. Ну тогда и толковать не о чем. Будь что будет. Ну а ваши приятели вас встретят с распростертыми объятиями. Изнасилованного, но непобежденного. Настоящий кореш. Свой в доску.
– В тот же день повешусь!
* * *
– Ну и как здоровье нашего красавчика? – полюбопытствовал Лобекидзе, когда капитан закончил рассказ о допросе Чуба.