Очищение. Том.2. Душа
Шрифт:
В таких предположениях мистик мог только погружаться в темное чувство единства и бесконечности — в ту глубину сердца, где, наконец, погасает всякий свет сознания. Это болезненное явление мистицизма — который хочет миновать все конечные условия нашего духовного развития, который хочет стать у последней цели сразу и непосредственно, не достигая ее многотрудным и постепенным совершенствованием во времени, — есть, во всяком случае, замечательный факт для изъяснения душевной жизни человека» (Там же, с. 89–90).
Да, это действительно замечательный
Вот и Юркевич не случайно оказался на должности главного идеолога государственной философии в 1861 году. Это был рост карьеры и падение духовного поиска.
Но все же, как забыть человека, который сказал: в человеческой душе есть нечто первоначальное и простое, есть потаенный сердца человек, есть глубина сердца, которого будущие движения не могут быть рассчитаны по общим и необходимым условиям и законам душевной жизни!
Глава 11. Рациональное доказательство бессмертия души. Кудрявцев-Платонов
К девяностым годам русская религиозная наука о душе подошла работой «Бессмертие души» профессора Московской Духовной Академии Кудрявцева.
Виктор Дмитриевич Кудрявцев (1828–1891) был яркой фигурой в церковной иерархии России. Обучаясь в Духовной Академии, он получал стипендию митрополита Платона, за что получил право прибавлять к своему имени Платонов. Таких Платоновых в истории религиозной мысли встречается несколько. Закончил он Академию в 1852 году, а уже в пятьдесят четвертом, после смерти Голубинского, занимает место своего Учителя, возглавляя кафедру философии.
Историки философии, например, Зеньковский, считают, что Кудрявцев-Платонов входит в философскую школу Голубинского, относя к ней и помощника и преемника Кудрявцева Алексея Введенского.
На мой взгляд, за этим мнением присутствует какая-то странная слепота даже у религиозных философов. Я уже рассказывал, что протоиерей Зеньковский, высоко оценивая собственно философские работы Семена Франка, просто не заметил его книгу о душе. Вот так и о Голубинском он пишет много, но душа его не интересует. Соответственно, когда он говорит о том, что Кудрявцев перенял у Голубинского, звучит много философских и богословских выражений, но о душе среди них нет ни слова:
«Для него, как и для всей школы Голубинского (имеем в виду В. Д. Кудрявцева-Платонова, Еп. Никанора и Алексея И. Введенского) типичен онтологизм, укоренение всех духовных движений человека в Боге, как "Бесконечном существе"» (Зеньковский. История, т. 1, ч. 2, с. 110).
Не думайте, что это черта одного Зеньковского.
На годичном поминовении Кудрявцева он произнесет речь, в которой читал стихи, наверное, свои. Там звучало:
«Учитель и друг,
Жил ты, и верилось в русскую силу,
И верилось в русской души красоту»… (Введенский. О жизненно…, с. 79).
Но через год после этого он напишет большую статью «О характере, составе и значении философии В. Д. Кудрявцева-Платонова». В ней он расскажет все то, что сказал Зеньковский, но подробно, на семидесяти страницах. Он перечислит чуть ли не все работы Кудрявцева и последовательно будет двигаться по тому плану его работ, по которому они будут изданы в 1894 году в виде внушительного трехтомника. А завершаться этот трехтомник будет работой 1885—86 года «Бессмертие души».
Если учесть, что Введенский занимает кафедру в 1887 году, это означает, что перед нами философское завещание учителя своему ученику. Введенский расскажет обо всех предшествующих этому завещанию работах, а по поводу его сделает сноску: «Из Рациональной психологии В. Д. напечатал только одну монографию "Бессмертие души"; остальные же части ее изложил кратко в учебнике. Поэтому мы и опускаем ее здесь» (Введенский. О характере, с. 48). Я могу только разводить руками. Как, как могло уложиться такое в головах русских философов?! Почему науку о душе стало можно просто опускать из рассмотрения? Единственное предположение — она была слишком русской, а если обратиться к стихотворению Введенского, имела отношение лишь к русской красоте, но не к силе.
И тут я должен сказать, что Кудрявцев, возможно, очень заслужено получил эту оценку в конце своей жизни. На мой взгляд, он был не просто религиозным философом, а церковным бойцом. Мне кажется, что он всю жизнь выполнял какой-то заказ своего сообщества, за что и получал должности и почет. Это не умаляет оценки его способностей. Как раз за способность философствовать он и был избран этим воинником Церкви. Но при этом он вовсе не был продолжателем школы Голубинского, если мы вспомним, что для того главным было внутреннее делание. Зеньковский приводит о Голубинском такую историю:
«У Герцена (Дневник, запись от 18янв. 1844 г.) читаем, что будто бы "митроп. Филарет поручил Голубинскому опровергнуть Гегеля; Голубинский отвечал, что ему не совладать с берлинским великаном и что он не может его безусловно опровергнуть. Филарет требовал, чтобы он восстал, по крайней мере, против тех сторон, с которыми он не согласен. Но Голубинский отвечал, что Гегель так последователен, что нужно или все отвергнуть или все принять".
В этой записи ясно отражаются слухи, которые распространялись в Москве, но что здесь верно, очень трудно сказать» (Зеньковский. История, т. 1, ч. 2, с. 106).