Очищение. Том.2. Душа
Шрифт:
Далее он делает решительное заявление, которое я не понимаю, хотя допускаю, что так он заявил, что считает душу существом:
«Как ни странна, по крайней мере при отчетливом понимании характера душевной деятельности, решительная отрицательность в ответах на этот вопрос, однако же не было недостатка в подобном направлении понятий о душе» (Там же).
Впрочем, далее становится ясно, что душа для Сильвестра Гогоцкого — это душа, а себя он относит в этом вопросе к идеалистам.
«Тогда как одни признают необъяснимость души физическими деятелями и силами, самостоятельность души, и еще
Как бы ни унижали последователи материализма суждения идеалистов в этом важном вопросе, но при серьезном и внимательном исследовании мнений обеих партий, нельзя, во имя самой науки, не предпочесть первого взгляда» (Там же, с. 640).
Свое доказательство бытия души Гогоцкий выводит из понятия тождества сознания или самосознания себя. И, как ни странно, влетает при этом в вольфианство, которое так удачно критиковал в том же самом «Лексиконе».
«Делая вывод на основании единства и тождества души о невещественности ее, психология утверждается на той несомненной истине, что, как мы сказали, не только идеальное единство души, но и всякое живое единство не может быть результатом вещественного сложения, что только в механическом целом анализ первенствует над синтезом, но во всякой живой целости синтез предшествует анализу. Но как скоро живое идеальное единство души не может быть результатом вещественного сложения, то и самый вопрос о действительности бытия души и об отношении ее к этому сложению должен принять другое направление, в сравнении с тем, какое дают ему материалисты» (Там же, с. 641–642).
Понимать слабости другой философской школы еще не означает иметь от нее свободу. И уж тем более непросто создать что-то иное, заменить на свое. Материализм, каким он был во времена Гогоцкого, — а он много разбирает «Силу и материю» Бюхнера, — конечно, был школой не столько философской, сколько политической. И спорить с ним было проще, чем сотрудничать. Впрочем, сотрудничать с ним было нельзя вообще, потому что материализм девятнадцатого века сросся с революционным движением и требовал не научного или производственного, а политического взаимодействия. А это означает лишь одно: полное уничтожение всего иного. Либо ты враг, либо ты воинствующий материалист. Середины не дано.
Поэтому можно понять и мыслителей той поры: они все были вынуждены заявлять в отношении Материализма политическую позицию, и в итоге попадали в один из лагерей. Чистые ученые не выживали.
Сейчас все изменилось. И упертость сторонников существования души, доказывающих, что душа должна быть идеальной, но при этом пытающихся ее изучать, выглядит печально. Ради того, чтобы не сдаться Материализму, как враждебному Божеству, они готовы были встать на позиции любого другого изма и превращали душу вслед за Декартом в математическую точку, вслед за Лейбницем в монаду, вслед за Вольфом в неразложимое единство, лишающие их мысль любой возможности действительно изучать душу. И даже собственный многовековой опыт созерцания души в упражнениях христианской аскезы превратился к этому времени чуть ли не во врага религиозной философии, потому что мешал доказывать, что материализм не прав!
С помощью опыта созерцания доказывать нельзя, он не раскладывается на доводы и аргументы. Чтобы доказывать, нужно иметь орудие доказательств — логику, которая работает лишь в рамках
Я пропущу сразу двадцать страниц таких споров и приведу изложение Гогоцким лишь одного вопроса, без которого наука о душе была бы неполна.
«На третий вопрос— о происхождении или возникновении души в нашем теле — также были различные и не более удовлетворительные ответы…
Так одни полагали, что настоящая жизнь нашей души есть только продолжение другой, предшествующей в другом мире, и что наша душа переходит из этого мира в такой или другой телесный организм на земле, соответственно своему достоинству и предшествовавшему развитию (Душепереселение).
Верная сторона его, по нашему мнению, заключается в признании априорности или первенства души вообще перед телесным организмом по своему началу, или что не душа есть результат комплекса вещественных атомов, но наоборот, телесный организм есть произведение формирующей его души, которой организующее могущество выражается отчасти, быть может, и в сознательной нашей жизни — во влиянии душевного расположения на состояние здоровья, или в силе фантазии, образующей целый строй своих идеальных созданий. <…>
Мало-помалу начали делать попытки к объяснению самого происхождения души. В этих попытках… обозначились два направления.
Одни, не простирая своего взора далее физической стороны рождения, как чувственного явления, думали, что оно вполне объясняет и происхождение души. Но физическим рождением ничего не объясняется; оно обозначает только переход органического тела из одного наблюдаемого состояния в другое, но не касается причинной связи между состоянием человека с его душою до начала его отдельного, индивидуального развития и после него.
Если принять физическое рождение человека как причину происхождения души, то нужно вместе с тем решить, как оно происходит: через отделение ли вещества или через отделение и сочетание вещественных частиц и так далее?
С принятием такого или другого способа физического происхождения души, необходимо решить другой вопрос: каким образом выделившаяся часть целого превращается в живое начало, вырабатывающее не только новую цельную систему органов тела и его морфологический тип, но и сознательное единство всех психических отправлений. Но очевидно, что физическим рождением также нельзя решить этого вопроса, как нельзя комплексом вещественных частиц объяснить душевной деятельности.
Другие думали, что при образовании каждого нового организма Бог каждый раз творит новую душу.
И это мнение имело последователей, особенно между пелагианами. Кроме того, этому же мнению следовали почти все схоластики, воображая вдобавок, что оно согласно с мнением Аристотеля. Последователей этого мнения называли креационистами, а самое учение креационизмом. Как ни трудно согласить это учение с непрерывною связью причин и действий, приводимых в ход в доступном нам мире, однако же и оно замечательно в том отношении, что выражает сознание невозможности — объяснить происхождение души вещественными причинами.