Очищение
Шрифт:
— Посмотрите внутри, — Романов кивнул своим. — Только внимательно и осторожно. Не нравится мне все это… А я тут, внизу, погляжу. Белосельский, со мной!
Женька кивнул, нагло отстранил Романова прикладом и первым — стремительно, бесшумно — скользнул в темный проем. Карабин у него был за плечами, в руке — «ТТ». Романов достал «макар» и пошел следом. И вздрогнул, когда Женька что-то мукнул впереди в темноте — и зажегся неяркий, но проникающий во все углы свет.
Романов растерянно опустил оружие. Женька, стоявший под выключателем (рычажком с красной головкой), тоже осматривался удивленно.
В большом помещении (лишь посередине и от входа
Женька изумленно расширил глаза, быстро кивнул Романову — вопросительно. Но тот не ответил на явный и ясный вопрос. К нему начинало приходить жуткое понимание. Определенное и какое-то мгновенное — он сразу понял, что видит перед собой, но при этом не хотел верить своему пониманию, и оно шло какими-то толчками в такт стуку пульса в висках.
Трудно было сдвинуться с места. Но Романов заставил себя сделать это, не обращая внимания на требовательное и сердитое мычание Женьки. Бесшумно ступая по запыленному полу, прошел вдоль стеллажей. Долго смотрел на потрепанную кроссовку с аккуратно зашнурованными шнурками. Так нечасто шнуруют дети, да и немодно так было шнуровать… Наверное, так учила мальчишку мать: сынок, будь аккуратным… И даже когда он снимал обувь здесь, в последний раз, он по привычке аккуратно сложил шнурки внутрь, чтобы не попали под подошву и не запачкались, когда поставишь на стеллаж. Или он ничего не знал, этот мальчик? Думал, что вернется? Как их вообще привозили сюда? Вертолетами? Или была какая-то еще дорога… была, наверное… Кто они были?
Сынок, будь аккуратным.
Романов обернулся — ему послышался этот голос, почудилось присутствие, и по коже пробежал мороз. Но там, конечно, не было никого… Он пошел вдоль стеллажей, зачем-то стал считать пары обуви… но вскоре бросил — стало страшно. Счет перевалил за сотню, а раз эта обувь лежит здесь — значит, хозяевам она уже не нужна. Странно и даже смешно — он понимал, что погибли миллионы, он видел сам, своими глазами, десятки погибших детей. Но эта обувь на полках была как печать на приговоре. Без печати это просто бумага, какие бы ужасы в ней ни перечислялись. С печатью это — приговор…
Он остановился снова. Из небольшой поясной сумки высовывался уголок книги. Романов протянул руку, достал старый, еще советского издания, томик: Владислав Крапивин «Мальчик со шпагой». Между страниц торчала закладка — «фальшивая» стодолларовая купюра. Романов открыл книгу. Хозяин не дочитал до конца совсем немного. Глаза запнулись о строчки:
Теперь, когда мы снова вдвоем, Закрыты пути беде. И мы с Сережкой снова бредем По щиколотку в воде…Романов закрыл глаза и уперся лбом в стеллаж. Читал в автобусе… или в чем там… когда везли сюда? Читал уже тут, в комнате? «Закрыты пути беде…» Верил в то, что все образуется, как в книгах любимого автора? Или просто не думал об этом?
«Не дочита…» — вдруг сказал кто-то детским голосом — разочарованно и утихающе, как эхо в пыльном коридоре. Романов открыл глаза. Он понял, что это была последняя
Он отложил книжку. Несколько секунд смотрел на нее. И думал, где сейчас Владислав Петрович. Жив ли? И во что превратился — если уцелел — отряд «Каравелла»?.. Это были пустые мысли. Он пожалел, что это логово давно уже пусто. И о том, что нельзя настичь тех, кто деловито работал в его стенах. Не успел, со злой тоской подумал он. Не спас. Не смог. Не вытащил, не ворвался сюда в последний момент, строча из пулемета…
Не успел — это — навсегда.
В тысячу мест — не успел.
Он ударил обоими кулаками по стеллажу — тот качнулся. Романов ударил снова, сильней и злей, и стеллаж упал — он сам еле успел отскочить. На шум прибежал Женька — и откуда-то из-за стеллажей (грохнула невидимая дверь), как по заказу, ворвался Игнат. Он был бледный и какой-то… странный какой-то.
— Что?! — рявкнул Романов, поворачиваясь к ним обоим. — Я опрокинул стеллаж, что случилось?!
— Тут… это, — Игнат махнул рукой куда-то за спину. — Это клиника… тр… тр… тра… — Его заело. Лицо Шалаева мучительно, жутковато перекосилось в неистовом желании выговорить недававшееся слово.
— Трансплантологическая, — сказал Романов. Игнат дико на него поглядел и выдохнул:
— Николай Федорович… она — работает.
— Что? — теперь уже тихо-тихо и очень страшно, страшней любого крика, спросил Романов. И переспросил — еще тише и страшней: — ЧТО?..
Мальчишке было лет восемь — русый, худенький, он был похож на заспанного котенка, смотрел невидящими серыми глазами, чуть ворочал головой и явно не понимал обращенных к нему вопросов. В примагниченных к спинке кровати бумагах никаких данных, кроме медицинских, не было — видимо, имя или фамилия просто никого не интересовали. Романов, стараясь не задеть трубочки и шланги, опутывавшие мальчика, отбросил хрусткое белое покрывало и пошатнулся — правый и левый бока мальчика пересекали длинные шрамы операций по удалению почек. Один — довольно старый, второй — свежей.
— Что вы хотели у него забрать? — повернулся Романов к врачу, висевшему на руках двоих порученцев. С лица, рассеченного ударом нагайки, тягуче капали алые струйки. Но тем не менее врач злобно пропыхтел, шмыгая носом:
— Вы ответите… за нами стоят очень важные люди…
Это было, как голос из иного ми… Нет: Голос из могилы. Голос ожившего мертвеца-вампира.
— Отпустите, — приказал Романов. И едва порученцы — нерешительно — отпустили врача и тот, гордо выпрямившись, одернул закапанный алым халат, Романов ударил его — ногой в живот — с такой силой, что сломанного пополам потрошителя вынесло со слетевшей с надежных немецких петель дверью в смежную комнату — туда, где под охраной сбились в кучу рулевой легкой подлодки, три медсестры, еще один врач, моложе, какая-то женщина лет сорока и мальчишка лет десяти. Там поднялся крик, потом грохнули два выстрела в потолок — и стало тихо. Простучав по выбитой двери, Романов вышел в комнату и выстрелил над головой рулевого из «макара» — тот в обмороке рухнул под стену. На этот раз крик был коротким, и кричали только две медсестры. Врач, хрипя, корчился на полу, и Романов уловил, что к нему дернулся мальчишка, его поймала за плечо женщина.