Ода дельфину
Шрифт:
И увидел его, который взлетал к небу, почти под облака развернулся и так булькнул в море, что брызги-салют жизни-победы, сверкали на солнышке и, почудилось. А может и не почудилось -Ангельское пение.
Потом, позже, спрашивал у знатоков, поют ли дельфины. Нет, они ультразвуками общаются, но почему я, слышал эти небесные мелодии. Старушки, соседские, местные, потом говорили, это Ангелы славили тебя. Он, красавчик, такой концерт устроил, видимо и его душа пела.
Я пришёл в себя, и спина моя тоже слушала и видела то, что довелось мне. Выровнялась. Прогнулась, как у молодого гимнаста.
–
Нам, студентам художественно-графического факультета, вкладывали и старательно, знания по мировой культуре- цвет нашей культуры -искусствоеды, так они сами и мы их величали. Они утверждали, без капельки сомнений, что украинская речь и песни очень нежные, по своему, сочному, музыкальному колориту они созвучны и высоки как итальянские.
Оччень.
Оочень, даже может быть. Совсем то, что я слышал, как играла словами и мелодией произношения моя, почти одинокая, почти добрая, почти милая,и такая же, ласковая хозяюшка.
В беседке сиделось, но не дремалось. Я никак не смог как-то враз вычеркнуть из своей памяти то, что пришлось, а может и посчастливилось сегодня.
Увидеть. Сделать. Пережить.
– Берег,который почти измерял шагами с шальными мыслями,скорее бы, скорее, домик и развалиться и, и. Нет, только не забыться и не заснуть.
Такое вряд ли можно вычеркнуть, как мы с ним, моим названным братиком шли, нет, не там по пескам и лужам, хоть и с морской водицей, живительной, спасительной. Вот так, шли, он морем я же по песчаному гладенькому, ласковому песочку. И все те километры нашей дороги, а он, он красаава… Что он вытворял, испытывал и радовал моё состояние-уходил далеко в море, потом, когда я уже прощался с ним,– так далеко уходил. Я, правда, сдуру двадцать, махал ему руками и пел, прощай. Пел, но никак не хотелось…расставаться, совсем.
А он, а он, давал свечу, высоко-высоко и быстро, очень быстро подходил к берегу и кувыркался у моих ног, но совсем близко к берегу, пока не шёл. Так проделывал и фонтанчики после взлёта в поднебесье, с брызгами и радугой семицветной. Вот и подошли к самому домику, в котором я проживал. Ну как. Как я мог теперь спать? Заснуть или хотя бы задремать?! И странно, спина полностью забыла и заснула, вычеркнула из своей памяти то, что ей пришлось так потрудиться.
А как праздновали с ним встречу, это была почти встреча на Эльбе. Только у нас было наше море.
Утро, как и прежде. Утро как утро. Но только я приблизился к берегу, мой дружочек поприветствовал меня. И, и, и… снова показал несколько номеров из своего вчерашнего репертуара, как мне показалось, дрессированного циркового артиста высшего класса. Потом он немного успокоился и просто делал круги вокруг да около, когда я решил поплавать.
……. Шли дни за днями. Я, как и прежде, ходил в море, радовался таранке, радел от того, что теперь рядом всегда был он.
Он был мой ПУТЕВОЖДЬ.
Ох, как
… У меня никогда не было семьи. Потому, что жизнь на пороховой бочке, сам-то ладно, а зачем и кому ещё нужна такаая, жизнь. И рядом с ним я улетал от него. Может это тоска по любви, по жене, детям, которых я не имел. Никогда не было… Может это маразм… так будто бы рано. Ещё не старик, у них такое случается. Нам психологи и это вставляли. Я потом просто подумал. Пеереегрелсяаа. На солнышке. В воду, бегом и с песней, к водице, она смоет грязные мыслишки.
Шли дни за днями. Немного попривык, он рядом, всегда рядом, местные жители удивлялись, они здесь веками,ан такого ручного дельфина у них не было. Он и на рыбалке мне помогал, но не любил, когда рядом были ещё, лодки с рыбаками. Казалось, понимал, когда можно порезвиться и устраивать мне цирк. Каким-то своим чутьём знал, когда меня приводить в телячий восторг. Трудно было привыкать, а привыкнуть к такой интересной и сказочной дружбе, ещё труднее. И, казалось, что вот уже завтра ему надоест. Шли, уходили недели, всё оставалось, как в первый день. Праздник. Это я не смог принимать как прозу жизни.
Всему приходит конец, даже такому долгому, сказочному житию. Нужно было возвращаться в мои, теперь уже нерадостные края, далёкие и грустные.
Пришёл на берег, а он, а он что-то не стал куралесить, а тихо-мирно двигал плавно хвостом. От меня не уходил, как обычно, в море. Не было и в небе полётов, фонтанов. Его как будто подменили. Долго играли в молчанку, а потом я сказал:-ну, смотри, тут, не балуй, не бегай без меня по этому песочку, дорогой бой братец Иванушка, поеду я в свой край далёкий, смотри, не прыгай на берег. А летом опять приеду к тебе, мне здесь уже, и делать нечего, но я буду скучать. Мы снова, снова и снова будем рыбачить. Хорошо? И странно, он слушал, стоял на месте, не резвился.
Иногда мордашку свою высовывал из воды и был, ну совсем как человек, как малыш, у святой материнской груди.
Не хватало ещё слёз на прощание. Я ушёл резко, чтобы совсем не раскиснуть. Уж очень не хотелось, показывать свою слабость. Не такое пережил. А тут, вдруг… такое.
Ничего не хотелось.
Мои первые шаги были даже неуверенные, и ноги не хотели нести в другую сторону от моря, от него, такого теперь близкого, и уходящего.
***
Прошёл год, потом и два, три года пролетело как в сказке. Каждое лето я встречался с ним и мы, как всегда, совершали ритуал и торжественно двигались к тому месту, где судьба уготовила нам, такую чудесную встречу. Ничего не изменилось в наших отношениях. Он по-прежнему выдавал мне гастроли, а я счастливый, к ним, никак не мог привыкнуть. Разве можно привыкнуть к чуду? А чудо было, каждый день. Местные, да и туристы снимали о нём фильмы, а я жил и дышал этими днями и минутами…