Одержимая (авторский сборник)
Шрифт:
Мне надо к неврологу, а не к батюшке. Какие бесы? Какие демоны?! Это профессиональное, доктор прав, но в не в том смысле, что я ведьма, в том, что я сама себя случайно загипнотизировала. Завтра же запишусь на прием… А как с Египтом? Лететь, нет? С одной стороны, отдых мне нужен…
Она еще раз механически перекрестилась на икону.
…Отдых нужен, но что, если меня прихватит в самолете?! Нет, надо сначала поставить диагноз, получить лечение…
Она воткнула горящую свечку в металлический держатель. Перекрестилась три
Вышла на свежий воздух, непрерывно крестясь и улыбаясь. Щедро раздала милостыню.
Старушки глядели на нее, как на святую.
Она жила одна, квартиру снимала, готовила редко. А сегодня аппетит и вовсе пропал; Ирина вытащила из холодильника замороженную стопку сырников, поглядела на нее, спрятала обратно. Достала пачку кефира, заварила чай и улеглась перед телевизором.
Сперва увлеклась сериалом. А потом потихоньку стала засыпать.
Слипались глаза. Надо было встать, умыться, переодеться, намазать лицо кремом, расстелить постель; она лежала, понимая, что не встанет сейчас. Наконец-то отпустила нервная дрожь, наконец-то хорошо, так спокойно… Вот только что-то дребезжит в телевизоре…
Не просыпаясь, она дотянулась до пульта. Нажала на красную кнопку; перестали бормотать дикторы новостей. Но дребезжание продолжалось; Ирина не сразу поняла, что дребезжат тарелки на кухне.
Она приподнялась на локте.
Бом, сказали антикварные часы с боем. Бом, бом, бом; неужели уже двенадцать?!
На кухне звонко разбился фарфор.
Первым делом она перекрестилась. И еще раз; встала, сунула ноги в тапочки… Включила верхний свет в комнате, потом в прихожей, потом в кухне.
Потом, затаив дыхание, заглянула внутрь. Весь пол кухни был усыпан осколками. Плотно задернутые шторы матово поблескивали. На полке тикали часы и тоже показывали двенадцать.
Медленно ступая, прислушиваясь к тишине, Ирина прошла в ванную. Сперва включила свет; потом рывком открыла дверь. Никого; Ирина вошла и остановилась перед зеркалом.
И почти сразу увидела его.
Обернулась; его не было. Снова посмотрела в зеркало; он шагнул из глубины:
— Я предупреждал, что будет хуже?
Там, в зеркале, в зазеркалье, этот незнакомый и страшный человек взял за голову отражение Ирины — и она почувствовала, как чужие руки впиваются ей в волосы. Он сильно, грубо толкнул ее, ударил лбом о зеркало; посыпались осколки, полилась кровь, но зеркало, рассыпавшись, перестало отражать ванную, и исчез зазеркальный демон.
Капая кровью, она бросилась прочь из ванной. Кинулась к входной двери — но замок заклинило; она сорвала телефонную трубку — но трубка молчала. Она схватила мобильник — тот вырвался из рук, будто живой, упал на пол и развалился. Улетел под диван аккумулятор.
Замигал торшер — будто ветром раскачивало далекие провода. Включился и выключился телевизор. Ирина бросилась к окну,
За спиной, в комнате, антикварные часы начали бить невпопад.
К семи утра порез на ее лбу давно затянулся.
Она сидела, скрючившись, перед журнальным столом, и перед ней, и на полу, и по всей комнате валялись листы бумаги: страницы блокнота, чеки из магазина, рекламные проспекты, салфетки, — весь бумажный мусор, который только был в квартире, пошел теперь в дело. Ирина сидела и писала, не останавливаясь, левой рукой: «Делай, как я скажу». «Слушай меня не пытайся сопротивляться». «Ты шарлатанка обманщица дрянь».
В ручке закончилась паста. Ирина писала без пасты, выдавливала на глянцевой рекламной открытке, поперек девушки на серфере, поперек парня на скейтборде: «Только попробуй вякнуть кому-то». «Только попробуй кому-то сказать».
А он сидел в кресле напротив, и уже не нужно было зеркала, чтобы его видеть. Худощавый, желчный, в сером костюме с галстуком, безжалостный, как тесак.
За окнами светало. Часы пробили семь; когда Ирина окончательно уверилась, что умерла и попала в ад, он впервые за много часов заговорил:
— Доступно, сволочь? Все поняла?
Ирина часто задышала:
— Поняла… По… жалуйста, отпустите… меня… я все поняла…
Она с новым ужасом поняла, что не может даже разрыдаться.
— Я больше не буду! — вырвалось у нее, откуда-то из детских еще, из давних страшных воспоминаний.
— Чего ты не будешь? — спросил палач в сером костюме.
— Ничего! — она попыталась перекреститься, но не смогла. — Я буду асфальт класть. Я буду шпалы носить. Я буду всегда пост соблюдать… Я…
В отчаянии она готова была пообещать, что уйдет в монастырь, но демон в сером уронил, будто сплюнул:
— Заткнись.
И она замолчала, будто ей в самом деле заткнули рот.
— Ты будешь делать, что я скажу, с первого раза и моментально, — сказал сидящий в кресле. — Да или нет?
— Да, — простонала Ира.
Ручка вывалилась наконец-то из ее левой руки. Рука повисла, будто перебитая обухом.
— Приведи себя в порядок, — брезгливо сказал демон в сером. — Лицо напудри и заклей пластырем. Оденься. На все тебе полчаса, и попробуй опоздать хоть на секунду.
В семь сорок пять она была готова. Тональный крем, макияж, аккуратный пластырь на месте пореза; полностью одетая и причесанная, она стояла посреди комнаты, в ужасе глядя на пустое кресло.
Медленно ползла минутная стрелка. За окном продолжалось утро: торопились дети в школу, разъезжались ночевавшие у подъезда машины. Пенсионеры выходили гулять с собачками, мамаши — с маленькими детьми; часы пробили восемь. Кресло пустовало, в комнате было тихо и спокойно.