Одержимое сердце
Шрифт:
— И вы считаете, что его следует запереть в сумасшедший дом, как его деда? Вы полагаете, что он неуравновешен, не отвечает за свои поступки?
— Как его деда? Да-да. Теперь я припоминаю. Я ведь как-то об этом забыл. Ну, тут можно не беспокоиться. Нездоровье его деда не имело ничего общего с болезнями мозга. Проще говоря, он был похотливым старым козлом, и его неразборчивость в связях и довела его до беды. Он был болен, и болезнь его была вызвана трепонемой паллидум [7] .
7
Трепонема паллидум — возбудитель сифилиса
— Но Тревор сказал…
— Я прекрасно знаю, что мог сказать Тревор. Конечно, семья не признается в этом — видишь ли, признаваться в подобных вещах неприятно и даже немыслимо. Но я как раз тот врач, кто диагностировал болезнь. К тому же присутствовал при подписании документов, был свидетелем, когда несколько членов семьи Уиндхэм помещали старика в лечебницу Сент-Мэри.
Он снова поворошил угли в камине, давая мне время переварить эту новую для меня информацию. Потом сел на место и продолжил:
— Было настоящим подвигом передать пэрство покойного лорда Малхэма кому-то из наследников. Пришлось подписывать горы документов, выслушивать многочисленных свидетелей.
— Свидетелей?
— Конечно. Должно было быть заслушано не менее двадцати свидетелей, чтобы признать факт, не вызывающий ни малейшего сомнения в том, что злополучная жертва этого процесса умственно неполноценна и более не способна вести нормальный образ жизни, а главное, рационально мыслить.
— Но ведь вы говорите, что причина его болезни — трепонема?
— Вне всякого сомнения. Он страдал от этой болезни долгие годы — лихорадка, потеря веса и наконец нервный срыв. Я так понимаю, что в последние дни жизни он был поражен атаксией [8] .
— Вот как, — ответила я, совершенно неспособная что-либо добавить. Я хранила мрачное молчание несколько минут, прежде чем заговорила снова: — Вы говорите, что, для того чтобы запереть человека в Сент-Мэри, нужны свидетели? В таком случае, я думаю, что чем больше людей видели жертву болезни в состоянии бреда, тем вероятнее, что он будет помещен в лечебницу? Так, черт побери?
8
Атаксия — болезнь с нарушением двигательных функций организма.
Я схватила свой плащ и рванулась к двери, крикнув на ходу:
— Всего доброго, Брэббс! Доброй ночи!
Я вернулась в Уолтхэмстоу, но не стала заходить в дом. Вместо этого я отправилась по тропинке через сад в обход замерзшего пруда, позади собачьих будок, и, миновав это все, оказалась перед небольшим коттеджем Джима.
Я постучала.
— Я уже сказал, — услышала
— Джим! — Я постаралась говорить тихо, чтобы не привлекать ненужного внимания. — Это Ариэль! Мне хотелось бы поговорить с вами…
Дверь приотворилась на дюйм или два. Увидев обросшее седой щетиной лицо Джима, глядящее на меня из темной комнаты, я улыбнулась и сказала, не пытаясь хитрить:
— Он, я думаю, здесь. Разрешите мне войти?
— Впусти ее, — послышался из комнаты голос милорда.
Ободренная его словами, я робко вошла. Лорд Малхэм сидел, освещаемый трепетным огоньком свечи, с кружкой какого-то напитка, в котором по запаху я распознала подогретое вино с пряностями. С его плеч свисало тяжелое одеяло.
— Возьми у нее плащ, — обратился он к Джиму. Джим снял с меня плащ и, прежде чем положить его на стул у огня, хорошенько встряхнул.
— Добро пожаловать в мое скромное жилище, мисс Ариэль, — сказал он.
Я оглядела приятную, но пустоватую комнату. Коттедж был, без сомнения, старым, если судить по остаткам каминной полки в центре комнаты. Но много лет назад домик перестроили и открытый очаг заменили камином с каменной трубой.
— Возможно, мисс Рашдон захочет выпить вина, — сказал Николас.
Джим поспешил выполнить распоряжение хозяина.
Поднеся кружку ко рту, Николас сказал:
— Вы пришли умаслить меня и заставить вернуться домой, мисс Рашдон?
— Нет, сэр.
— Значит, чтобы убедить меня в том, что я сумасшедший.
— Нет.
— Возможно, вам нравится бродить ночью на холоде в легком плаще?
— Сэр, — сказала я, — эта одежда — все, что у меня есть.
— Весьма прискорбно. Мы должны что-то сделать для вас.
— Это означает, что вы хотите прибавить мне жалованье?
— Нет. — Николас помолчал, потом предложил: — Идите сюда и сядьте рядом со мной.
К моему смущению, он пристально смотрел на меня темными прищуренными глазами и хмурился.
— Внезапно вы настроились против меня? Возможно, теперь вы убедились, что я безумец?
— Безумец — слишком сильное слово, милорд. Мне кажется, оно звучит слишком мрачно.
— Ах! А как насчет сумасшедшего, умалишенного, слабоумного, психа, идиота? А?
— Слово «идиот» означает отсутствие умственных способностей. А у вас с этим все в порядке.
— Ну, тогда, может быть, вы назовете меня чудаком, странным человеком.
Кивнув головой, я сказала:
— Да, это, пожалуй, подходит больше. Одарив меня улыбкой, он поднял кружку, салютуя, и сказал:
— В таком случае с этой минуты мы будем считать меня чудаком.
Джим подал мне кружку пряного вина. Я грела пальцы о кружку, держа ее в обеих руках. Но не села рядом с милордом Уиндхэмом. По правде говоря, я не доверяла себе, я боялась сесть так близко к нему. То, что он так внимательно, так оценивающе оглядывал меня, сбивало с толку и действовало мне на нервы.