Одержимость
Шрифт:
Телефон снова зазвонил. Гордеев взглянул на дисплей: Щербак, но отвечать не стал, сунул мобилу обратно в карман. Остановился перед последней дверью. За ней холл. Пройти по нему, потом обогнуть здание — хорошим шагом минуты полторы-две. На негнущихся ногах преодолел холл. На улице от фонарей и прожекторов было светло, как днем. А во внутреннем дворе ни одного путного фонаря… Пошел снег. Крупные мягкие снежинки падали медленно, планируя, зависая на мгновение, толкаясь и сцепляясь друг с другом. Опускались на лицо, но холода от этого почему-то не чувствовалось.
Снова
Посреди прохода во внутренний двор сидел на корточках Щербак и курил. Завидев Гордеева, бросил сигарету, поднялся:
— Ну и где ты ходишь? Я звоню, звоню. Уши, что ли, заложило?
— Все нормально? — спросил Юрий Петрович.
— Нормально.
— Совсем нормально?
— Что-то на тебе лица нет, а может, пойдешь в ресторан, коньячку тяпнешь?
— Я спросил: совсем нормально?
— Этот твой даун и тебя, что ли, по голове огрел? Говорю же, все хорошо. Сева повез пацана в больницу. Да на всякий случай! — Николай замахал руками, видя, как резко побледнел Гордеев. — Цел он, испугался только. Вот Сева его на всякий случай и повез, пусть еще врачи пощупают. А я сижу, кровати сторожу.
— Что сторожишь?
— Кровати. Знаешь, надувные такие, с электронасосами. По 120 баксов за штуку, между прочим, а мы их целых четыре купили, ты же сказал, здоровый мужик падать будет. Себя, что ли, имел в виду?
— Никого не имел… — Гордеев наконец вздохнул с облегчением. В первый раз с того момента, как кроссовки мальчика, нелепо мелькнув над подоконником, растворились в темноте. Он переспросил: — Что ты сторожишь?
— Кровати. Знаешь, такие надувные с электронасосами. По сто двадцать баксов за штуку, между прочим, а мы их целых четыре купили… Только ведь ты же говорил, что здоровый мужик падать будет, — это как же понимать? — повторил еще раз Щербак.
— Я себя имел в виду…
— Себя?!
— Теперь уже не знаю точно. Я просто подумал, что он что-то выбросит или сам выпрыгнет. Или меня спихнет.
— Ну, можешь считать, интуиция тебя не обманула. Ментов сам вызовешь или мне вызывать?
— Вызывай лучше ты. — Юрий Петрович присел на мягкую, приятно прогнувшуюся под его тяжестью поверхность стадвадцатидолларовой кровати. — И скажи, пусть психиатрическую «скорую» прихватят, может пригодиться.
Задержание Колпакова не заняло много времени, он никуда не убежал, сидел себе в кладовке и ждал, когда за ним придут. Гордеев дал показания, и его отпустили до завтра, до более подробного разговора со следователем. Он отвез Брусникину домой. Она так обрадовалась, что мальчик жив, что чуть снова не хлопнулась в обморок, а потом бросилась, как сумасшедшая, целовать Юрия Петровича. Щербака Брусникина очаровала с первого взгляда, и он подарил ей надувную кровать. Сдул накачанный воздух и подарил…
Гордеев невесело размышлял о том, сколько вокруг развелось психов. Время такое,
Он вышел из машины у собственного подъезда и краем глаза заметил, как от припаркованной неподалеку машины отделились две тени. Одну Гордеев узнал совершенно определенно: «улыбчивый», тот самый, что демонстрировал не так давно чудеса боксерской техники.
Юрий Петрович выхватил из-под сиденья бейсбольную биту и искренне пожалел, что отпустил Щербака: двое на одного, даже с битой, может оказаться многовато. Но «улыбчивый», остановившись в пяти шагах, примирительно замахал руками и заулыбался широко и приветливо, как старинному другу:
— Юрий Петрович, мы с самыми добрейшими намерениями к вам. Извиняться пришли…
Спутник «улыбчивого», здоровенный детина в длинном кожаном пальто, вынул руки из карманов, поднял их, растопырив пальцы, и так и застыл. «Улыбчивый» приблизился еще на два шага и тоже поднял руки:
— Поговорим?
Гордеев, не убирая биты, утвердительно кивнул.
— В общем, имело место досадное недоразумение. Мы не поняли ваших намерений и не оценили по достоинству вашего профессионализма, — не переставая скалиться, принялся каяться «улыбчивый». — И в качестве компенсации за причиненный вам моральный ущерб позвольте предложить вам вот это. — Он сделал еще шажок и положил на крышу «форда» пухлый конверт. Видимо, выудил из рукава, во всяком случае, в карман не лазил.
— И вы полагаете, я возьму ваши деньги?
— Ну, если вы такой богатый, предложите другой способ компенсации. Вам, вероятно, интересны какие-нибудь карьерные возможности или иного рода услуги? Говорите, не стесняйтесь. Допустим, не в моей компетенции решить все немедленно, но для нас нет почти ничего невозможного…
— Для кого это «нас»?
— Ну!.. Юрий Петрович!.. Не стройте из себя простака, вам не к лицу. Готовы прямо сейчас рассказать, что вам угодно, или желаете подумать?
— Идите к черту!
— Нет, вы, конечно, можете подать иск, затеять тяжбу. Но вы же сами прекрасно понимаете, сколь ничтожны ваши шансы добиться успеха и насколько усложнится от этого ваша жизнь…
— Последний раз повторяю: идите к черту!
— Ну а деньги? Может, все-таки возьмете деньги?
Гордеев, не в силах больше сдерживаться, с размаха саданул «улыбчивого» битой прямо в солнечное сплетение. Тот со свистом сложился пополам, но жестом остановил детину, ринувшегося было на выручку:
— Ну, будем считать, мы квиты, — прохрипел он, распрямляясь, и, держась за живот, поковылял к своей машине.
Гордеев битой сбросил конверт в снег и, не оглядываясь, пошагал к подъезду.
Эпилог
— По какому поводу пьем? — с наивным видом поинтересовался Турецкий.
Сидели, как обычно в последнее время, в ресторане «Пушкинъ» на антресолях.
— Да вот закончил дело. А поскольку ты мне его «сосватал», хочу угостить тебя ужином.
— Таки закончил? — искренне удивился Александр Борисович. — Разобрался?