Одержимость
Шрифт:
И отнюдь не то чтобы Кори поразило отцовство Люка, нет, скорее ее потрясла роль Октавии в этой невыразимо грязной истории.
— Извращенная, испорченная до глубины души… — Аннализа говорила надтреснутым от ужасной печали и предательства голосом. — В этих словах Люка — все правда. У меня перед глазами ее лицо, и под этой скорлупой, под великолепной кожей нет ничего, кроме яда. Но какой бы она ни была, какой бы дьявол ни сидел в ней, это не оправдывает Фитцпатрика, он знал, что делал. Знал и ничего не говорил. Он пытался оправдаться, напоминая, что много раз силился порвать наши отношения. И как бы обвинял меня, что я его не отпустила.
В глазах Аннализы застыли смертная тоска и отчаяние, Кори
— Но ведь ты не знала, — успокаивала Кори. — Откуда тебе было знать?
Обе помолчали, посмотрели на море. Жара обжигала, мешая шевелиться, думать. Случившееся с Аннализой за последние два года выходило за пределы разума. Кори, в шоке от услышанного, еще пыталась найти какие-то слова, объяснения…
Она посмотрела на Аннализу, потянулась к девушке, чтобы унять ее дрожь и рыдания.
— Мне никогда не забыть, что моя собственная мать… О Кори! Она ведь смеялась, рассказывая про это. Представляешь? Она смеялась!
Кори чуть не плакала от жалости, живо представляя то, что пришлось пережить Аннализе.
— А потом… о Боже… — Аннализа зашлась в рыданиях, сгорая от боли и стыда, отвернулась от Кори и закрыла лицо руками. — Знаешь, что она сделала, Кори? Даже не верится… Она подошла, встала у меня за спиной и спросила, может ли он изнасиловать меня. И обещала меня подержать и заставить называть его папой.
Кори закрыла глаза. Она чувствовала ожоги от солнца у себя на спине, видела волдыри на плечах Аннализы, вдыхала едкий сладковатый запах цветов, ощущала привкус соли в воздухе. Но после слов Аннализы все это, впрочем, и сами слова, воспринимались какими-то далекими и нереальными, словно выгоревшими на солнце.
— И знаешь, что он сделал? — Аннализа уже не могла остановиться. — Ты знаешь, что сделал Люк?
Кори покачала головой.
— Он изнасиловал меня.
— О Боже, — выдохнула Кори, будто желала поскорее избавиться от наваждения.
— Я не стала называть его папой! — выкрикнула Аннализа. — Но она делала это за меня, противным детским голоском: «Папа, прекрати, прекрати! Папа!» А потом назвала меня Сиобан. А его Филиппом… И приговаривала: «Ну же, Филипп, насилуй свою дочь Сиобан. Она хочет твой…» — Язык Аннализы не повернулся произнести грязное слово. — Она не унималась и довела его до такого безумия, что он в полном беспамятстве смеялся, плакал и кричал, не отпуская меня, а она вопила от восторга.
— О Аннализа! — только и сумела вымолвить Кори.
— После того, как он кончил, она сама занялась с ним любовью. Потом она сказала мне, что Сиобан его сестра. И что он говорит, будто я очень похожа на нее, и все время, когда он со мной, ему кажется — он с ней и с дочерью. И еще — его отца зовут Филипп… То есть так же, как… — Она опустила глаза, губы ее задрожали.
— Как твоего папу, — закончила за нее Кори.
Глаза Аннализы наполнились слезами и благодарностью.
— Она в восторге от этого, Кори, ей все безумно нравится. Как же она должна меня ненавидеть, чтобы вытворять со мной такое… Но она вообще всех ненавидит, это видно. И она специально мучила Люка, заставляя видеть во мне ребенка. Он пытался успокоить меня, как маленькую девочку, целуя, дотрагиваясь везде руками, — она сильно вздрогнула. — Я убежала от них. Убежала, но он поймал меня. Когда он притащил меня обратно, она, свернувшись в кресле, свысока взирала на нас, жестокая и самодовольная. И высокомерно бросила: «Ты знаешь, чем все это вызвано? Ты сообщила ему, что Кори Браун собирается в Лос-Анджелес, и он собирается в Лондон, чтобы удержать ее. Он хочет Кори Браун! — Потом повернулась к Люку: — Но тебе не получить Кори Браун. Ты же трахаешь свою мать. Теперь она тебя не захочет. Тебя теперь никто не захочет, только я». Люк начал умолять меня увести его. Хватался
Аннализа горела, Кори чувствовала этот жар, но почему-то дрожала. Люк продержал их на солнце так долго, что ее нежная кожа покрылась волдырями, в голове помутилось. Вновь отчаяние и полная беспомощность с головой захлестнули Кори. Из глаз хлынули слезы, и тут она очнулась, испугавшись, что теряет волю к сопротивлению.
Кристос стоял у большого арочного окна в отеле «Мажестик» и наблюдал за первыми лучами солнца, выползавшего из-за горизонта. Он поспал часа два, не в состоянии спать больше, пытался сосредоточиться. Какие-то слова Горовица или Филиппа задели Кристоса. Но сколько он ни вертел в голове услышанное, никак не мог уловить, что именно его тревожило.
Он оглянулся, когда дверь второй спальни открылась, и, на ходу запахивая халат, вошла его мать.
— Дорогой, ты опять не спал?
— Нет, немного поспал. — Он обнял ее за плечи.
— Может, позвонить заказать завтрак?
Кристос покачал головой.
— Но надо же поесть, — продолжила она ласково. — Беспокойство, бессонница…
— Да я думать не могу о еде…
— Только Кори. Я понимаю, дорогой.
— Черт побери! — Кристос стукнул кулаком по стене. — Единственное, что вертится у меня в голове, — что этот полоумный может с ней сделать!
Мариетта села на розовый диван.
— Иди сюда, — она похлопала рукой подле.
Кристос оглянулся, но даже не пошевелился.
— Все будет хорошо, — она безуспешно пыталась его успокоить. — Ты вернешь ее, дорогой.
— Мам, не надо меня успокаивать, — резко бросил он. — И потом, я рассказывал тебе о докторе…
— Но он же не уверен, это лишь его предположения, — возразила Мариетта.
— А если нет? Если Фитцпатрик в своем безумии…
— Что ты все — если да если! — перебила его Мариетта. — Перестань себя мучить, так ты ей не поможешь. А теперь иди-ка сюда и давай прокрутим все снова. Давай подумаем, что именно не дает тебе покоя.
— Да мы уже сто раз делали это, — раздраженно бросил Кристос. — Что-то связано с этой самой Жеральдиной Ласситер. Черт его знает что!
— Но ведь Филипп выясняет, где она сейчас.
Кристос кивнул.
— Тогда какой смысл доводить себя до сумасшествия… У тебя, кстати, есть и другие дела. Бад Уинтерс хочет, чтобы ты появился сегодня вечером во дворце.
— Если он думает…
— Он думает, много народу работало с тобой над фильмом, и негоже пренебрегать своим долгом.
— Неужели ты всерьез считаешь, что я хоть какое-то внимание обращаю на пожелания Бада Уинтерса? Когда Кори неизвестно где…
— Может, если бы ты пошел на церемонию, — перебила его Мариетта, — ты немного расслабился бы и вспомнил то…
— Оставь это, мама! Просто прекрати! — И прежде чем она успела сказать что-то еще, он выскочил из комнаты.
— Черт побери! — Он стоял под душем, и мощные струи воды смывали его слезы. — Ответ-то ведь где-то рядом!
Тонкие полоски солнечного света проникали сквозь закрытые ставни в комнату, где лежали Кори и Аннализа. Недавно пробило полдень. Люк заходил сюда рано утром, пробыл несколько секунд, но с тех пор она ничего больше не слышала, кроме бормотания Аннализы и собственных рыданий. Она молила Бога спасти их от ужасного безумца.