Одержимость
Шрифт:
Сразу же по возвращении в гостиницу миссис Стэгг решила прибегнуть к дисциплинарному воздействию.
— Фредерик, ты сейчас же пойдешь в постель. И книжек своих сегодня не получишь. Так меня измучил за день!
Мальчик, заставивший мать в соборе сорваться на крик, а потом чувствовать себя пристыженной, допускавший дерзкие выходки по отношению к английской даме и вновь заставивший мать почувствовать стыд за него, был оставлен в спальне наедине с чувством своей вины.
Впрочем, никакого раскаяния он не испытывал; в груди лишь бурлило горькое чувство досады оттого, что завтра им придется покинуть Лондон, а вместе с ним расстаться и с золотым яблоком. Возможно даже навсегда. Значит, придет какой-то другой
Фредерик выскользнул из постели и прошел к окну. Автобусы головокружительной чередой сновали по площади за окном, подъезжая с Парк-Лейн, и из них периодически появлялись маленькие фигурки людей, стремительно растекавшиеся под зеленым покровом Гайд-парка. Время было летнее и сумерки пока не наступили.
Никакого особого решения он не принимал. Получилось так, словно кто-то другой неожиданно завладел его телом и заставил действовать по своему усмотрению. Через несколько минут он обнаружил, что поспешно натягивает на себя верхнюю одежду, застегиваясь на все пуговицы. Затем он тихонько открыл дверь, выглянул в коридор и вскоре оказался возле открытого окна, располагавшегося в задней части здания; вылез через него и через несколько секунд увидел, как его ноги спускаются по затянутым паутиной железным ступенькам пожарной лестницы. Прямо, как тогда, подумал он, когда они с матерью спускались по лестнице собора Святого Павла.
Казалось, ноги сами прекрасно знали, куда им идти, и потому передвигался он довольно проворно. Дорога к Святому Павлу была почти прямой, но путь оказался неблизким, так что к концу его в икрах заметно покалывало; несмотря на усталость, он сразу же пошел вверх по ступеням, освещаемый неяркими лучами висевшего над холмами вдалеке предзакатного солнца.
Мальчик шел на звук отдаленно звучавшего пения. Там, внизу, у края большого нефа на алтаре горели свечи, а перед ними вытянулись две полоски людей в белых стихарях, которые негромко пели, пока орган разносил над их головами спокойные, приглушенные звуки. Там же стояли еще какие-то люди, наблюдавшие за поющими, — на них падали мрачноватые розовые лучи света, отражавшегося от окон под куполом собора.
Слушатели были настолько увлечены этим зрелищем, а хор настолько поглощен пением, что ни те, ни другие не заметили, как он проскользнул по боковому проходу между стульями и стал подниматься по лестнице, ведущей к Галерее шепотов.
Старый церковный служитель, днем принимавший от посетителей плату за вход, уже ушел, что явно обрадовало Фредерика. Все гиды к этому времени тоже разошлись по домам, в том числе и Скелет. Теперь ему надо было лишь найти место для временного убежища и дождаться в нем, когда хор и прихожане также покинут собор, после чего Святой Павел — и золотое яблоко окажется в полном его распоряжении.
Прямо у верхней ступеньки лестницы начинался коридор, ведущий в библиотеку, и в нем он обнаружил небольшую уединенную нишу — ему хотелось как можно скорее забраться в нее, потому что ноги сильно болели, а сам он порядком устал…
Едва проснувшись, Фредерик почувствовал, что плечи и ноги свела судорога, поскольку ниша — даже для ребенка — оказалась слишком уж маленькой. Он принялся растирать их, одновременно ощупывая окружающую его темноту; вскоре он был вынужден потирать и другие места, поскольку там, похоже, оказалось немало сокрытых от его взора предметов, на которые он то и дело натыкался, а все они, как назло, были жесткие или острые. Много ли было у него шансов найти потайную лестницу, ведущую к золотому яблоку? Она ведь наверняка искусно замаскирована и ее, наверное, непросто отыскать даже в дневное время. Фредерик пожалел, что не прихватил с собой фонаря.
Страха он не испытывал, поскольку в его памяти по-прежнему сохранился сияющий в лучах солнца золотой шар, который, казалось, продолжал гореть где-то высоко у него над головой. Вот когда ему удастся забраться на самую верхотуру и открутить его — но ведь это было всего лишь яблоко, а потому он просто сорвет его, — и яблоко тогда будет светиться и освещать ему обратный путь вниз по лестнице и по улице вплоть до самой гостиницы.
Чуть пошатываясь и спотыкаясь, Фредерик брел вдоль стены, подобно мясной мухе, ползущей по оконной раме, а потом совершенно неожиданно завалился всем телом в дверной проем. Пока он лежал на полу, его вытянутая назад нога нащупала верхнюю кромку лестницы.
А спустя несколько секунд до него донесся звук медленно, но неуклонно приближавшихся шагов — кто-то поднимался по темным ступеням.
Фредерик подавил невольный вздох и поднялся на ноги. Никак нельзя было допускать, чтобы именно сейчас его кто-то застал. Он прошел в дверь и оказался в пространстве, залитым совсем слабым желтоватым светом. Это была все та же Галерея шепотов, редко освещенная лунным светом, которому приходилось сначала продираться сквозь пелену густых облаков, а затем протискиваться сквозь слой пыли, лежавший на окнах собора.
Мальчик колебался. Дверь была только одна и служила она как входом, так и выходом из галереи. Сейчас шаги звучали уже громче, и от них во все стороны разлеталось гулкое эхо. Он кинулся прочь от них, стараясь одновременно держаться поближе к тянувшимся вдоль изогнутой стены скамьям, и производить как можно меньше шума — Фредерик помнил, что каждый звук в этой галерее многократно усиливался.
Все это время он по-прежнему почти не испытывал страха, скорее, лишь острое возбуждение.
Он понял, как долго идти до того места, где еще сегодня днем стояла вся их группа и которое располагалось точно напротив входа на галерею, хотя ему отчасти удалось сократить время, необходимое для покрытия этого расстояния, поскольку, сейчас он передвигался гораздо более быстрым шагом. Добравшись до заветного пункта своего путешествия, он опустился на скамью и, чуть ссутулившись, оперся спиной о стену: ему хотелось сделаться как можно меньше, сжаться в комочек и ничем, даже дыханием, не выдать своего присутствия, поскольку нельзя было исключать, что предательская галерея уловит самый малейший его шорох и, чудовищно усилив его, донесет до ушей невидимого преследователя.
Рваная полоска облака проплыла под луной, словно стянув с нее свою вуаль, и громадные, необъятные фрески, украшавшие купол, неожиданно предстали перед его взором во всем своем могучем великолепии и даже, казалось, приобрели странный стереоскопический эффект. Одновременно с этим стали более видимыми миниатюрные очертания черного прямоугольника двери по другую сторону галереи.
Только сейчас Фредерик увидел далеко внизу, на самом дне бездны собора, мелькавшие то там, то здесь искорки электрических канделябров, над каждым из которых зависал маленький кружочек света, чуть расплывчатый и туманившийся по краям, словно крохотные, широко раскинувшиеся оазисы в пустыне ночи.
Но теперь взор его был почти целиком прикован к небольшому прямоугольнику двери напротив: мальчик неотрывно смотрел на нее — и ждал.
От напряжения в глазах стало чуть двоиться. Сейчас ему показалось, что маленькая вертикальная полоска темного прямоугольника словно отделилась, отплыла в сторону, оказавшись чуть сбоку от косяка. Как и вся дверь, она оставалась полностью неподвижной. Фредерик протер чуть слезившиеся глаза и посмотрел снова. Нет, он не ошибался, в этом не было никаких сомнений: узкая черная тень стояла совершенно обособленно от контуров двери.