Одержимые бессмертием
Шрифт:
Запускать сюда девицу все равно надо, значит, так или иначе предстоит открывать ей дверь. Так почему бы заодно не насыпать пилюль в «предбанник»? Окажись они обычной наркотой или даже козьим дерьмом, что мы теряем? Только Наплекова, который в этом случае у меня уже точно погибнет первым, как ему и было обещано. А если в колбе все-таки аминоморф, мы избежим лишних проблем, связанных с риском и кровопролитием в конторе. И эта пиявка Наплеков, само собой, может тогда с полным правом рассчитывать на бессмертие, опять же в соответствии с моим обещанием.
Итак, мы в полном составе покинули преддверие портала и отправились на проходную сыпать пилюли.
Снова этот паразит, за которым нужен был постоянно глаз да глаз, повис на моей шее, и, как прежде, я не мог позволить себе просто придавить его, словно клопа, а, наоборот, должен был беречь пуще зеницы ока — получалось, что он один владел информацией, в чьих руках сейчас находится Жен.
У меня была мысль оставить подежурить на пульте старого пирата, но об этом не стоило и заикаться, во избежание очередного конфликта: тот рвался к выходу впереди всех, желая лично встречать внучку. Еж с Хирургом были мне необходимы на случай прокола с пилюлями, а о том, чтобы оставить на связи Наплекова, не могло быть и речи. Короче говоря, свидетелями рассыпания препарата в шлюзе в конце концов оказались все, кроме находившейся там камеры, которую я оплавил.
Задержав дыхание, я высыпал половину содержимого капсулы в урну, после чего закупорил склянку и спрятал в нагрудный карман — глядишь, еще пригодится. Затем мы быстренько ретировались из помещения и заперли за собой дверь.
Я хотел вывести на терминал участок перед входом, чтобы иметь возможность наблюдать за действиями противника. Но картинки не было — вместо нее шел сигнал неисправности камеры, хотя я прекрасно помнил, что камера при входе осталась одной из немногих, мною не тронутых.
Ничего не оставалось, как ждать сообщений по селектору. Сигнал поступил не через пять, а только через девятнадцать минут после моего последнего разговора с Токаревым. Нам сказали, что девушка на месте, стоит в ожидании на входе. По моей просьбе она подала голос — пропищала дрожащим тенорком:
— Я здесь.
Я вопросительно поглядел на старого пирата. Тот кивнул довольно уверенно: она, мол, она.
— Оставьте ее одну и убирайтесь, — сказал я в переговорник. Выждал с минуту, после чего разблокировал и открыл внешнюю дверь. Досчитал до пяти, закрыл ее и снова заблокировал. Разумеется, я не мог знать, сколько народу вошло за это время в помещение проходной, однако был уверен, что это не один человек и не два, а гораздо больше. И далеко не факт, что среди вошедших находится Екатерина Пашкова.
В течение следующих трех минут, если верить Наплекову, все, кто был заперт в проходной, должны были уснуть. Оставалось немного подождать. Совсем немного. Всего-то три минуты. За размышлениями о предстоящей акции я мог бы их и не заметить. Как вдруг…
…На меня накатило ЭТО. Впервые на деле, но уже не в первый раз с тех пор, как я обрел бессмертие.
Время сгустилось. Именно время, а ничто другое — я это знал, безошибочно чувствовал каждым фибром — стало вдруг вязким и неподатливым, замедлилось и сдавило своей загустевшей плотью все мое живое естество, превратив продвижение от секунды
А раньше я умел обманывать время. Не то вечное и неумолимое, залечивающее любые раны, примиряющее друзей и врагов, сводящее в конце концов тех и других к общему знаменателю — могиле. Я успешно обманывал свое личное, внутреннее время, имеющее патологическую склонность к переключению скоростей — с самой малой, черепашьей, когда, например, стоишь в очереди к порталу или, сидя в какой-нибудь сырой дыре, ожидаешь появления запаздывающего «клиента», до предельной гоночной скорости в моменты, дарящие тебе радость и наслаждение жизнью — скольжение под парусом, удача в игре, ночь с желанной женщиной. Время проносит тебя сквозь них чуть ли не в мгновение ока и притормаживает, лишь миновав незримую финишную черту, так что остается только оглядываться, высматривая позади все удаляющийся отрезок, отмеченный ярким, долго не пропадающим из вида указателем «Счастье». Я выработал для себя несколько специальных приемов: научился делать незаметным ожидание и максимально растягивать редкие минуты радости, что, кстати, почему-то всегда давалось с большим трудом.
Только с некоторых пор время стало играть со мной такие вот злые шутки. Роптать я, разумеется, был не вправе — заполучил вечную жизнь, считай — обвел вокруг пальца самого мирового судью Хроноса, так получай расплату и скажи еще спасибо, что не отобрали главного — возможности входить в «бросок». Ведь это тоже игра со временем, своего рода обман судьбы.
Наконец-то стало полегче — гнет развеялся, я как будто миновал грань: старина Хронос со вздохом спустился с моих бедных плеч и бодренько зачастил секундами. Я устало огляделся.
Моя разношерстная бригада — Еж в образе копа, оборванец Хирург, Наплеков в модной паре, Грабер в белом халате и старик в скромном костюмчике — стояла вокруг в молчаливом ожидании, кто неподвижно, но большинство — кстати, бесполезное — явно нервничая и не находя себе места. Я посмотрел на часы — прошло всего три с половиной минуты. Ни за что не поверил бы, если бы уже с таким не сталкивался. Я обратился к Наплекову:
— Что скажете? По-вашему, они уже спят?
— Без сомнения, — ответил он весьма искренним тоном. Но я-то прекрасно знал — испытал на собственном лбу и зарубил на нем же — чего стоит его лицемерная искренность.
Поэтому я стал действовать с предельной осторожностью: велев всей команде отойти к стене, я снял блокаду и открыл дверь — не более чем на сантиметр, — потом застопорил. Через такую щель в нас по крайней мере не могли кинуть гранату, в то же время появилась возможность заглянуть через нее в шлюз и проверить, на самом ли деле там все спят. Правда, любопытного вполне могли уложить оттуда лазером, поэтому эту честь я предоставил министру — если соврал, то ему предстояло расплачиваться первым. Он посмотрел туда довольно смело и сообщил: