Одержимый или сделка с призраком
Шрифт:
– Но понимаешь, Дольф, – продолжала она, – на дворе рождество, и все, кто только может, празднуют, и всякий, у кого есть деньги, старается что-нибудь купить… вот я походила, поглядела – и немножко расстроилась. Сейчас столько всего продают – есть такие вкусные вещи, что слюнки текут, а есть такие красивые, что не налюбуешься, и такие платья, что наслаждение их надеть, – а тут приходится столько рассчитывать да высчитывать, пока решишься потратить шесть пенсов на что-нибудь самое простое и обыкновенное; а корзинка такая огромная, никак ее не наполнишь; а денег у меня так мало, ни на что не хватает… Ты меня, верно, за это ненавидишь,
– Пока еще не очень, – сказал мистер Тетерби.
– Хорошо же! Я скажу тебе всю правду, – покаянно продолжала жена, – и тогда ты, пожалуй, меня возненавидишь. Я все ходила по холоду и смотрела, и вокруг было столько хозяек с большущими корзинками, и все они тоже ходили и смотрели, и высчитывали и приценивались: и так я из-за всего этого разогорчилась, что мне пришло на мысль: может, я жила бы лучше и была бы счастливее, если бы… если бы не… – она снова начала вертеть на пальце обручальное кольцо и покачала низко оплщенной головой.
– Понимаю, – тихо сказал муж, – если бы ты совсем не вышла замуж или если б вышла за кого-нибудь другого?
– Да! – всхлипнула миссис Тетерби. – Как раз это самое я и подумала. Теперь ты меня ненавидишь, Дольф?
– Да нет, – сказал мистер Тетерби, – пока еще все-таки нет.
Миссис Тетерби благодарно чмокнула его и опять заговорила:
– Я начинаю надеяться, что ты и не возненавидишь меня, Дольф, хоть я еще и не сказала тебе самого плохого. Уж и не знаю, что это было за наважденье. То ли я заболела, то ли вдруг помешалась, или еще что, но только я не могла ничего такого припомнить, что нас с тобою связывает и что примирило бы меня с моей долей. Все, что у нас было в жизни хорошего и радостного, показалось мне вдруг таким пустым и жалким. Я бы за все это гроша ломаного не дала. И только одно лезло в голову: что мы с тобой так бедны, а надо столько ртов прокормить.
– Ну что ж, милая, – сказал мистер Тетерби и ободряюще похлопал ее по руке, – ведь в конце концов так оно и есть. Мы с тобою бедны, и нам надо прокормить много ртов – все это чистая правда.
– Ах, Дольф, Дольф! – воскликнула жена и положила руки ему на плечи. – Мой хороший, добрый, терпеливый друг! Вот я совсем немножко побыла дома – и все стало совсем иначе. Все стало по-другому, Дольф, милый. Как будто воспоминания потоком хлынули в мое закаменевшее сердце, и смягчили его, и переполнили до краев. Я вспомнила, как мы с тобой бились из-за куска хлеба, и сколько у нас было нужды и забот с тех пор, как мы поженились, и сколько раз болели и мы с тобой, и наши дети, и как мы часами сидели у изголовья больного ребенка, – все это мне вспомнилось, будто заговорило со мною, будто сказало, что мы с тобой – одно, и что я – твоя жена и мать твоих детей, и не может быть у меня никакой другой доли, и не надо мне другой доли, и не хочу я ее. И тогда наши простые радости, которые я готова была безжалостно растоптать, стали так дороги мне, так драгоценны и милы. Просто подумать не могу, до чего я была несправедлива. Вот тогда я и сказала, и еще сто раз повторю: как я могла так вести себя, Дольф, как я могла быть такой бессердечной!
Добрая женщина, охваченная глубокой нежностью и раскаянием, плакала навзрыд; но вдруг она вскрикнула, вскочила и спряталась за мужа. Так страшно крикнула она, что дети проснулись, повскакали с постелей и кинулись к ней. И в глазах ее тоже был ужас, когда она показала на бледного человека в черном плаще, который вошел
– Кто этот человек? Вон там, смотри! Что ему нужно?
– Дорогая моя, – сказал мистер Тетерби, – я спрошу его об этом, если ты меня отпустишь. Что с тобой? Ты вся дрожишь!
– Я его только что видела на улице. Он поглядел на меня и остановился рядом. Я его боюсь!
– Боишься его? Почему?
– Я не знаю… я… стой! Дольф! – крикнула она, видя, что муж направляется к незнакомцу.
Она прижала одну руку ко лбу, другую к груди; странный трепет охватил ее, глаза быстро и беспорядочно перебегали с предмета на предмет, словно она что-то потеряла.
– Ты больна, дорогая? Что с тобой?
– Что это опять уходит от меня? – чуть слышно пробормотала миссис Тетерби. – Что это от меня уходит? Потом сказала отрывисто:
– Больна? Нет, я совершенно здорова, – и невидящим взглядом уставилась себе под ноги.
Мистер Тетерби вначале тоже невольно поддался испугу, и его отнюдь не успокаивало последующее странное поведение жены; но наконец он осмелился заговорить с бледным посетителем в черном плаще; а тот все еще стоял не шевелясь, опустив глаза.
– Чем мы можем вам служить, сэр? – спросил мистер Тетерби.
– Простите, я, кажется, напугал вас, – сказал посетитель, – но вы были заняты разговором и не заметили, как я вошел.
– Моя маленькая женушка говорит – может быть, вы даже слышали ее слова, – что вы сегодня уже не первый раз ее пугаете, – ответил мистер Тетерби.
– Очень сожалею. Я припоминаю, что видел ее на улице, но только мимоходом. Я не хотел ее пугать.
Говоря это, он поднял глаза, и в ту же самую минуту миссис Тетерби тоже подняла глаза. Странно было видеть, какой ужас он ей внушал и с каким ужасом сам в этом убеждался, – и, однако, он не сводил с нее глаз.
– Меня зовут Редлоу, – сказал он. – Я ваш сосед, живу в старом колледже. Если не ошибаюсь, у вас квартирует один молодой джентльмен, наш студент?
– Мистер Денхем? – спросил Тетерби.
– Да.
То был вполне естественный жест и притом мимолетный, его можно было и не заметить, – но прежде чем снова заговорить, маленький человечек провел рукою по лбу и быстрым взглядом обвел комнату, словно ощущая вокруг какую-то перемену. В тот же миг Ученый обратил на него такой же полный ужаса взгляд, какой прежде устремлен был на его жену, отступил на шаг и еще больше побледнел.
– Комната этого джентльмена наверху, сэр, – сказал Тетерби. – Есть и более удобный отдельный ход; но раз уж вы здесь, поднимитесь вот по этой лесенке, – он показал на узкую внутреннюю лестницу, – тогда вам не придется опять выходить на холод. Вот сюда – наверх и прямо к нему в комнату, если хотите его повидать.
– Да, я хочу его повидать, – подтвердил Ученый. – Не можете ли вы дать мне огня?
Неотступный взгляд его усталых, страдальческих глаз и непонятное недоверие, омрачавшее этот взгляд, словно бы смутили мистера Тетерби. Он ответил не сразу; в свою очередь пристально глядя на посетителя, он стоял минуту-другую, словно зачарованный или чем-то ошеломленный.
Наконец он сказал:
– Идите за мною, сэр, я вам посвечу.
– Нет, – отвечал Ученый, – я не хочу, чтобы меня провожали или предупреждали его о моем приходе. Он меня не ждет. Я предпочел бы пойти один. Дайте мне, пожалуйста, свечку, если можете без нее обойтись, и я сам найду дорогу.