Шрифт:
Саша Крылов, спасибо за Гордееву
Серия «Сага» основана в 2019 году
В оформлении книги использованы рисунки Юли Вербы
Фото автора на обложке Марина Смирнова
1944
Первомай
Нюся не сразу догадалась. У ее тощей Полиночки с месячными постоянно были проблемы – худоба, голод, нагрузки в балетной школе, скудное овощное питание. Нюся и не следила за «этими днями» у дочери,
Еще минуту назад мадам Голомбиевская жарила добытую у Привоза свежую тюлечку – любимое запретное лакомство ее Жизели.
– Боже, что так воняет? – успела фыркнуть Поля и выхватить со стола таз для варенья.
Нюся стояла в третьей позиции. На авансцене в позе умирающего лебедя билась над миской ее единственная дочь.
Полина подняла красное лицо, сморгнула слезы и выдохнула: – Дай водички!
Нюся протянула стакан. Ее руки по-прежнему были в маслянисто-ртутных ошметках тюльки, которую она, несмотря на такой медицинский форсмажор, машинально продолжала метать на сковородку.
– Фу-ууу! Убери! – взревела балерина и, отпихнув мамину руку, снова выгнулась над тазом.
– Ты что со своим румыном творила, шалава? – просипела Нюся. – Я ж тебя учила! Я ж тебе все дала!
Да, Полина влюбилась в захватчика и врага, этого чернявого душегуба с крестьянскими руками и улыбкой до ушей. Румынский денщик Гриша, проживающий вместе со своим господином офицером в двенадцатой у Беззубов, не приставал ни к малолетней Нилке, ни к готовой на все жопастой Мусе, ни к перестарку Даше. Губа не дура – он положил глаз на ее Полиночку! Нюся была опытной женщиной, поэтому на все ухаживания и подношения смотрела сквозь пальцы. Во-первых, мог взять силой, а так хоть еды в дом принес, во-вторых, ее поникшая запуганная дочь хоть немного ожила и, как все рыжие, стабильно покрывалась предательским румянцем до ушей, когда видела этого дурака, а в-третьих, ну не был этот мальчишка злом. Уж в ком, в ком, а в мужиках Нюся разбиралась. Деревенский бойкий паренек, попавший в историю. Во всех смыслах. Он не хотел командовать, не строил из себя победителя и явно тяготился молчаливой дворовой ненавистью. У него «так получилось». Призвали – пошел и прибился со своей сельской смекалкой и расторопностью к офицеру.
Ярко-рыжая, белокожая до синевы Полина с ее балетными подъемами и точеными ножками и этот мужлан с лапой 45 размера… Шансов у румына не было. Такой неземной сахарно-фарфоровой красоты он в жизни не видел. Гришка-Григор сначала сетовал, что барышня такие бледные, и совал яблоки, потом припер шоколада, явно уворованного у своего хозяина, потом невесть откуда добытую в ноябре розу. А к Рождеству вручил Полиночке теплые сапожки, чтобы было в чем сходить прогуляться. Догулялись… Вода камень точит. Полина сначала гневно фыркала, потом краснела до полуобморочного состояния, потом стала глупо хихикать, потом прятаться, а через полгода они, не стесняясь, ходили за ручку, как все влюбленные.
Денщик не переезжал к Голомбиевским, но Нюся деликатно задерживалась на рынке или ездила «по делам» на полдня.
Двор на такой удивительный мезальянс отреагировал молчанием во всех видах – от презрительного до сочувствующего. А Нюсе и пошептаться было не с кем – ни Ривки, ни Иры, ни Софы… Одна Гордеева, да с ней и раньше не особо посплетничать можно было, а теперь и подавно. Женька с Аськой – чистые дети… Правда, Асе, той самой, что получила квартиру через органы, увы, не свои, а те самые, чекистские, Нюся невзначай по секрету намекнула, что Полечка на задании. Ну так, на всякий случай. А потом… как и положено, временное стало постоянным, аж до апреля
Накануне этот Гришка спас их двор. Немцы пометили ворота Мельницкой, 8 красным крестом. То ли весь квартал собрались взрывать – дом-то угловой, то ли только их. Крест был, когда Нюся уходила, а когда вернулась затемно – его не было. И у этой заразы румынской рукава вымазаны краской… Что он там шептал ее дочери, она не слушала, ушла на кухню. Румын раскланялся, поцеловал ей ручку. И ушел, шмыгая носом, сначала за хозяином, а на рассвете со двора. Больше его не видели. И слава Богу. А через двое суток ее Полиночка мгновенно и официально превратилась из «повезло костлявой» в румынскую подстилку.
Ой зря эта паскудная Муся обозвала ее дочечку! Нюся собралась. Оделась во все черное. От ее былого великолепия осталась только профессиональная походка. Несмотря на седьмой десяток и отеки, она все так же призывно виляла бедрами, выписывая идеальный знак бесконечности. Так мадам Голомбиевская и ввалилась в кабинет следователя. Нюся знала: то, что нельзя остановить, надо возглавить. После того что Муся в первые дни оккупации сдала Полонскую как еврейку немецкой комендатуре, да и на Женьку, видать, она настучала, Голомбиевская понимала, что сейчас дорога каждая секунда. Муся с ее недалеким умом и жизненной хваткой клеща скажет и сделает что угодно, чтобы не попасть под расстрельную статью. А самый простой способ выжить – сдать кого-то рядом. После ее утреннего окрика вслед Полинке сомнений не оставалось, кто же станет той самой жертвой.
Следователь, лейтенант СМЕРШа достал папку с их адресом.
– Ну и кому верить? Тут у вас не двор, а вражеский рассадник, – он разложил стопку листков. – Недели не прошло, а вон сколько друг на друга настрочили. Но вы первая лично пришли. Не побоялись. Уважаю. Как вас там, гражданка?
– Анна Голомбиевская. Пенсионерка.
– Да уж… Что за люди… – Он поморщился, перебирая листочки, и сочувственно посмотрел на Нюську. – Это с какой больной головы надо было написать, что вы… кхм… телом торгуете!
Нюська покраснела и взмокла от ужаса.
Лейтенант снова сочувствием посмотрел на нее:
– Да успокойтесь – я же вижу, что вы стара… простите, приличная пожилая женщина. Похоже, что это шалава, что вы рассказываете, и накатала. И на вас, и на вдову чекиста. Да, кстати, что там у вас во дворе за старуха, которая нацистами руководила? Можете подробнее рассказать – кому там во дворе патруль зиговал?
Нюся медленно выдохнула: мысль о том, что лейтенант и подумать не мог, что она в самой древней профессии, одновременно и радовала, и сильно огорчала. Нюся мотнула головой и собралась:
– Зиговали матери того самого чекиста. Она из люстдорфских немцев – материла патруль на ихнем, когда невестку на расстрел вели. Можете проверить – она прекрасный врач. Весь сорок первый под бомбежками наших спасала, а как немцы пришли – прикинулась дурочкой и ни дня в госпитале не работала.
– Так, понятно, – офицер был сама забота, потом глянул в папку и, внезапно понизив голос, спросил: – А Полина Голомбиевская – ваша дочь?
Нюся побледнела.
– Да… девочка моя, балетная школа… умирает от дистрофии, ну вы же знаете, как голодно было, и… и от пережитого… она есть перестала после того… после… Ее румынская солдатня… ее… в сорок четвертом… – Нюся разрыдалась: – Не уберегла я, не отбила… да и что мы могли…