Одесская сага. Ноев ковчег
Шрифт:
– Сладких снов!
– Давай им на ночь такое сделаем! – предложила воспитательница, когда после тихого часа не могла добудиться всю среднюю группу.
– Не дури. Прогрелись дети до самых легких. Кашлять перестали. Вот и заснули. Я так свою Аньку вытаскивала…
– Ирина Ивановна, я тоже кашляю! – смеялись работницы. – Давай нам такого накалапуцай! Можно даже без яйца и сахарина. Мы тебя в санаторий переведем! Будешь ткачихам нервную систему поправлять и легкие им согревать! А то нам завидно, да и дети все волшебного молока дома требуют!
Фрунзенский Николай
Петька не смог остановиться и на одном из занятий предложил
Найдя в библиотеке панского дома несколько брошюр с подробным описанием сельхозмашин и агрегатов, Петька смог наладить изготовление примитивных решеток. Они, конечно, были несовершенны, но дело свое делали, и восторгу комсомольцев и курсантов не было предела. Но испытать достойно их уже было невозможно – декабрь, зима, морозы, да и 19 декабря – Святой Николай был близко, а семья в Одессе, и соскучился он по своим девочкам неимоверно.
А тут машина попутная прям до Одессы подвернулась, ОРС за продуктами в город отрядил, и Петька, набрав всевозможных гостинцев и закупив неимоверное количество продовольствия на все деньги, что были, погрузился в кузов полуторки. Было холодно, поэтому ОРСовцы обрядили его в необъятный «сторожевой» овчинный тулуп, папаху и валенки такие огромные, что он их надел просто поверх своих сапог, а через четыре часа уже стучал в родные двери на Молдаванке.
Женька открыла и, взвизгнув, повисла на нем, а маленькая Нила подбежала, увидела огромного заиндевелого дядьку с мешками в снегу, ахнула и, развернувшись, с криком: – Бабушка, Святой Николай пришел, подарки принес, – побежала в глубь квартиры…
Когда все нацеловали друг друга, наохались и наобнимались, Женя накрыла на стол, поставила чайник и громко позвала всех. Петька вышел в новой рубахе, искусно расшитой красными орнаментами. Женька моментально сделала стойку и спросила: – А откуда такая красота, позвольте спросить вас, Петр Иванович? Я вам такой рубашки с собой не давала вроде.
Петька несколько самодовольно ответил:
– Да то мои ученицы, девчата с курсов Осоавиахима. В благодарность. Толковые, даже с размером-то угадали… Они так радовались, что их учиться допустили. Больше мужиков стараются. 50 из 50 выбивают, винтовку вдоль и поперек изучили, отвечали на зачете так, что аж от зубов отскакивало…
Вот зря он употребил это выражение про зубы – это была любимая поговорка Фердинандовны, его мамы, которая всю жизнь была в контрах с невесткой… Да и вообще еще большей ошибкой было все, что он сказал в этот раз за столом. Женька, заледенев лицом и взглядом еще на слове «девчата», процедила:
– А что они еще вам расшили, уважаемый Петр Иванович? Нижнюю рубаху, трусы?
– Женечка, ну что ты? – испугался Петька. – Зачем так? Девчата от чистого сердца подарок сделали… – Он попытался сгладить ситуацию, но было поздно. Под немигающим взглядом Женьки Фира подхватила Нилочку и со словами: – Пойдем, деточка, я тебе сказку расскажу, – в секунду исчезла за дверью своей комнаты.
А Женька снова уставилась на Петьку. Все так же, не мигая, тяжелым угольно-черным взглядом. После такого сельские бабы слизывали детей и причитали, что сглазили.
Петька внезапно ощутил их дремучую народную правоту, потому что на секунду почувствовал себя дичью на мушке у охотника… Но только на секунду, а дальше где-то внутри снова заворочался «тевтонский рыцарь» – мамкин немецкий бронебойный характер. Он медленно, не отводя взгляда, поднялся из-за стола во весь свой немалый рост и так же, не мигая, вперился своими виноградно-зелеными глазами в переносицу Жени.
Игра в гляделки не могла продолжаться бесконечно, кто-то должен был уступить. Женька вильнула взглядом.
– Ну то-то… – тяжелым голосом тихо сказал Петька и продолжил шепотом, тяжело сопя и снова, как в детстве, покрываясь красными пятнами, но уж не от робости, а от негодования: – Не веришь, есть подозрения, есть претензии – говори прямо и сразу, не кричи, не скандаль, не на базаре! Я отвечу честно, без утайки.
– Ну что ты, что ты, Петенька, – почти беззвучно выдохнула Женя и примирительно улыбнулась: – Прости бабу, истосковалась, соскучилась неимоверно, чер-те что в голову лезет – ты ж меня письмами вообще не баловал. Одно письмо, и то из пяти слов, одно из которых имя. Ну не могу я ничего с собой поделать, люблю и ревную безумно тебя… И очень боюсь…
– Ладно, – Петька, пытаясь подавить улыбку триумфатора, чмокнул ее в кудри. – Давай ужинать, все ж таки мужик приехал с дальней командировки. Давай уже скорее ужин закончим… Прилечь хочется, – подмигнул он Женьке.
– Мама, Нилочка, идите за стол, скорее! – неожиданно громогласно прокричал он, разбудив половину соседей.
Дальше ужин протекал в мирной и очень теплой обстановке. Всем вручили подарки, счастливая Нилочка, объевшись заветных недоступно-прекрасных леденцовых петушков на палочке, заснула счастливая у Петьки на руках с оставшимся безголовым трофеем в обнимку.
Тут пришел после смены замурзанный Котька, и начались новые расспросы и рассказы. Периодически косясь на дверь их комнаты, куда улизнула Женя, Петька обстоятельно вещал о жизни в селе, перечислял все достоинства нынешней должности, рассказывал о местных ценах на продукты. Фира с Ксеней подробно обсудили, как распорядиться привезенными харчами, что, как и в чем будут хранить, что можно выменять. Разошлись уже за полночь.
А в это время в комнате на кровати, сцепив кулаки и раздувая ноздри, сидела Женька в одной спальной сорочке. Хорошо, что Петька задержался за столом – это была его победа нокаутом. Если раньше Женька осознавала всю свою женскую власть над тихим, родным и покладистым Петькой, то сегодня она чисто женским дремучим чутьем в каждом стежке этой проклятой вышиванки почуяла угрозу ее личному счастью. Муж далеко. Красивый, непьющий, на высокой должности, еще и так воркующий. Чем заканчиваются индивидуальные уроки стрельбы, она по себе прекрасно помнила. А она? А что она? У Петьки конкурентов больше нет – Борька погиб, Женька сейчас привязана к маленькому ребенку – ни работы, ни самостоятельности. Все на довольстве у кормильца. И новый, хозяйский, властный тон мужа ее абсолютно не устраивал.