Одесская сага. Ноев ковчег
Шрифт:
– На, держи! – устало выдохнет она.
– А мама чего не заходит? – спросит к вечеру счастливый Петька.
– А я ей не сказала еще. Акушерка запретила вставать, – с олимпийским спокойствием ответит Женька. Фира за ее спиной пожмет плечами, мол, что я могу?
– Пойду… пожалуй… порадую… – приподнимется Петька и поплетется по дворовой галерее, пытаясь предположить масштаб и силу гнева и кар египетских от Фердинандовны. Ее строптивая невестка точно подгадала момент, дождалась и таки отомстила и за проклятья их любви, и за проигнорированную
– Ишь ты, хар'aкерная! – милостиво хмыкнет Гордеева и поцелует сына. – Поздравляю, мой мужчина! Ты стал отцом! Пойдем, покажешь мою внучку.
– Отличная девочка, – развернет Нилочку из пеленок, не глядя на Женьку, Фердинандовна. Прощупает родничок на голове и животик, хлопнет у каждого ушка, заглянет в глаза и покрутит суставы.
– Я вам не мешаю? – поинтересуется из кровати Женя.
– Нисколько, – так же спокойно, не оглядываясь, ответит Гордеева и, расплывшись в улыбке, прогудит:
– Уважил сынок, молодец! Моя! – хмыкнет и поправится: – Наша порода, немецкая, Гордеевская. Кровь с молоком. Ладная девка! И глаза мои! Све-е-етлые! И волосы мои – све-е-тлые, – с садистским удовольствием продолжит. – Ирка, чего стоишь, наливай! Выпьем – нам, бабкам, положено!
Она допьет графин, потянет за мочки и снимет с себя крошечные темные серьги с осколками бриллиантов, подойдет к кроватке и сунет под матрасик:
– Полвека их не снимала. Дождалась. И не вздумайте продать – прокляну. Это моей внучке на приданое.
На бис
Борщ, который Полька выплеснула в гневе на башку матерщинника-Макара, неожиданно потянул за собой цепочку событий разного характера… В общем, тот почти остывший борщ сработал как выстрел стартового пистолета для спортсмена.
Прошло почти полгода после принятия «крещения борщом», события и катаклизмы сотрясали Одессу и, конечно, не обходили стороной молдаванский двор.
В один из ненастных ветреных вечеров Макар задержался на очередной профсоюзной сходке, где такие же истинные пролетарии решали перед завтрашней зарплатой, сколько и у кого следует отнять денег на всякие займы и как быстро отрапортовать наверх о перевыполнении плана по сбору денег.
Как и все подобные сборища активистов, это совещание завершилось хорошей пьянкой, где каждый из профсоюзных вождей районного разлива рассказывал, насколько он всевластен и как может скрутить в бараний рог любого, кто не понимает значимости профсоюза в его жизни.
Поэтому Макар возвращался в воодушевленном состоянии и развлекал себя неоднократным громким исполнением революционного гимна и песен идеологически выдержанных и очень злободневных.
Войдя в ворота, он добавил «Религия – яд – береги ребят!» и всхлипнул.
Будучи в приличном подпитии, сбиваясь неоднократно на простой мат, снова стал орать: – «Смело, товарищи, в ногу», отбивая такт по стойке галереи могучим кулаком каменотеса…
Исторические сведения и мнения жителей Молдаванки разошлись в показаниях, что же на самом деле явилось причиной последующей цепочки
Свою победную песню Макар завершил громким крещендо и словами «кто был ничем, тот станет всем!» и, в последний раз саданув кулачищем по стойке галереи, громко заорал:
– Я вас всех к ногтю!!!… Всех! Всех!! Всех!!!!
И сделал шаг в сторону двери своей каморки.
В ту же секунду с перил второго этажа галереи сорвалась огромная, ведерная кастрюля с киселем и, перевернувшись в полете, согласно всем законам физики и земного притяжения, со скоростью mg2, спланировала точнехонько на башку профсоюзного со странным звуком «хлюп».
Озадаченные случившимся, со всех сторон на галерею вышли несколько женщин и увидели сидящего прямо под ней, плюющегося киселем и матерящегося Макара, который сучил ногами, отпихивая подальше от себя кастрюлю, и пытался стереть с лица и с головы остатки киселя, брезгливо стряхивая их с рук на землю…
Через несколько секунд, при помощи громких многоэтажных проклятий в адрес пострадавшего, выяснилось, что на голову пьянчуги-каменотеса нечаянно свалилась кастрюля свежесваренного овсяного киселя, который Нюся поставила остудиться на широкие перила галереи, на ветерок…
За недолгое время, перебирая отборные матерные выражения в адрес Макара, его родителей и всех родственников, Нюся рассказала, какого труда ей стоило достать эту мерку овса, сколько времени она растирала его в порошок, сколько стоил сахарин, как она боялась покупать его у барыг на рынке – обманут же, как долго варила, перемешивала, чтоб не подгорел, и как мечтала накормить семью… А теперь из-за этого профсоюзного недоноска они будут голодать.
На ответный вялый мат Макара Нюся ответила, что сегодня она, конечно, борщ не варила, а только кисель, но у нее еще есть ведро отборных ароматных помоев, и если уважаемый сосед не заткнется и не компенсирует потери, то голову исполнителю революционных песен прям сию секунду еще и они украсят… И, резво развернувшись, двинулась к себе на кухоньку…
Макар счел за благо быстренько ретироваться в свою каморку…
Кисель все ж таки не успел остыть, посему следующие две недели Макар ходил с красной рожей, как говорили соседи – с мордой цвета пролетарского флага…
Поначалу он пытался извлечь некую выгоду для себя – представить данный инцидент как теракт по время исполнения гимна, а себя – пострадавшим за дело революции и подал в связи с этим несколько заявлений в разные инстанции – на террористов-соседей, на лечение в санатории с усиленным питанием, на спецмедобслуживание, на усиленный паек и повышение в должности.
Получая раз за разом отказ в цензурной и не очень форме, Макар совсем расстроился, но решил держать марку до конца, не сдаваться и, зайдя к Гордеевой, потребовал неотложного лечения, иначе грозился всех, кто живет на втором этаже, а особенно ее соседку Нюсю, сдать в ЧК…