Один день Александра Исаевича
Шрифт:
— Ох, тёзка, ну ты и клоун! — засмеялся Василий Николаевич. — Ладно, поговорили, я звоню Филимонову, а ты бегом к нему, забирай заявление и ликвидируй. Не вздумай его сохранить «на память». Кру-гом! На курс бегом марш!
Через две минуты я снова стоял в канцелярии перед начальником курса. Михаил Юрьевич как раз положил трубку на телефонный аппарат, загадочно улыбнулся, открыл сейф и достал листок бумаги.
— Ну, что с ним будем делать?
— Полковник Солохин рекомендовал уничтожить, я с ним согласен.
— Доверишь эту операцию мне?
— Так точно.
Филимонов
— Товарищ капитан, разрешите вопрос.
— ?!
— Как быть с остальными? Они же тут ни при чем, действовали за мной, просто из принципа «за компанию и жид удавился».
— За остальных не волнуйся. С ними отдельную разъяснительную работу проведем. Ты у нас идейный, а эти «за компанию» должны своей головой думать… Значит так, ничего не было! Ты меня понял?!
— Так точно!
— Скажи Застрожному спасибо, что верно сориентировался. Свободен.
Начальник курса и факультетское начальство делали вид, что ничего не знают. Рыжий некоторое время побесился и успокоился — улик нет, а доклады стукачей к делу не пришьешь.
Пару месяцев спустя случился рецидив. На подведении итогов партийно-политической работы училища начпо во время своего доклада вспомнил этот эпизод в такой интерпретации:
— … А ещё были случаи, когда отдельные курсанты подбивали своих товарищей к массовому выходу из комсомола!
— Это кто же такие?! — грозно спросил Рыжий, сделав вид, что не знает о ком речь.
— Курсант Чобиток, например.
— Подполковник Цховребов, немедленно готовьте документы на отчисление!
Об этом совещании на следующий день мне в лицах и рассказал заместитель начальника факультета подполковник Цховребов, присутствовавший там от командования факультета. Увидев меня напротив столовой, он со своим ярким осетинским акцентом воскликнул:
— О, Васа, хади суда!
— Товарищ подполковник, курсант Чобиток по вашему приказанию прибыл! — доложил я с отданием чести.
Цховребов посмотрел по сторонам, убедившись, что рядом никого нет, и понизил голос:
— Васа, вчера било савещание…
После своего рассказа он закончил:
— Я Рижему так сказал: «Этава курсанта я вам не атдам!»
— Спасибо, товарищ подполковник, — расчувствовавшись, только и смог ответить я.
На этом попытки исключить меня из училища за выход из комсомола закончились, а полгода спустя по распоряжению того самого Рыжего, генерал-майора Шаповалова, не допускавшего мысли, что курсант может покинуть ряды ВЛКСМ, за одну ночь на всех училищных агитационных плакатах и стендах красные знамёна были перекрашены в петлюровские жёлто-голубые…
А ещё через полгода, на очередном выпуске лейтенантов бывший офицер политотдела, переименованного в воспитательный, с радостной физиономией таскал за приглашенным попом сосуд со святой водой, которую тот разбрызгивал кропилом, освящая строй курсантов и выпускников.
* * *
Надеясь, что капитан Филимонов за художества с выходом из комсомола не затаил на меня нехорошего, решил не откладывать решение вопроса в долгий
Перед обращением к начальнику курса решил известить командира учебной группы. Можно было бы поставить Застрожного перед фактом, но лучше лишний раз через голову прямого начальства не прыгать. Зайдя в расположение, первым делом оглядел помещение казармы в целом и нашего взвода особо. Старшину не заметил. Спросил у рядом стоящего дневального:
— Застрожный на курсе?
— Ага. Вроде в каптерке был.
По центральному проходу пересек спальное помещение и заглянул в каптёрку. В самом деле, старшина развалился на стуле и о чем-то оживлённо беседовал с каптёрщиком.
— Товарищ старшина, разрешите обратиться!
— Во! Орёл! Учись, распиздяй, — улыбнувшись, сказал старшина каптёрщику Андрюхе, и уже мне: — Чего хочешь?
— У начальника курса хочу на выходные отпроситься с ночёвкой.
— Ого, заявочка. Ну, если отпустит, то валяй.
И я повалил к кабинету начальника. Уточнил у дневального наличие его присутствия, постучался и приоткрыл дверь.
— Товарищ капитан, разрешите?
— Заходи. Тебе чего?
— Товарищ капитан, у меня трое суток к отпуску за стрельбу. Разрешите ими воспользоваться в эти выходные, в увольнение сходить с субботы до понедельника. — Я, с учетом приключений двухнедельной давности, решил не мелочиться и, чтобы сработало, поставил на кон все трое суток поощрения.
— Гм… У тебя же на эти выходные очередное увольнение есть?
— Так точно. В воскресенье.
Начальник курса, капитан Михаил Юрьевич Филимонов, сидел за дальним от входа столом, спиной к окну и лицом ко входу. За соседним столом спиной к двери и лицом к Филимонову распологался наш курсовой офицер старший лейтенант Шаров. Михаил Юрьевич немного помолчал, улыбнулся и перенес взгляд на Шарова:
— Юра, ты только посмотри, какая бестолковая молодежь пошла. У него трое суток, — Филимонов последние слова выделил интонацией и поднял указательный палец вверх, — целых трое заслуженных суток за отличную стрельбу на соревнованиях, и он так бездарно собрался их использовать — добавить к увольнению в воскресенье две ночевки. — Шаров обернулся, довернув корпус вполоборота в мою сторону, и посмотрел на меня ироничным взглядом.
Трое суток я заработал за стрельбу из пистолета Макарова на училищных соревнованиях. Мы с капитаном Филимоновым разделили первое место, выбив по 75 очков по мишеням № 4 с чёрным кругом. За что он мне и объявил поощрение — трое суток к отпуску. Что примечательно, на первом курсе, за год до этого, я на таких же соревнованиях выбил на два очка больше, но занял только третье место.
— Вася, а чего это тебе приспичило трое суток отпуска на эти выходные потратить? — спросил уже меня Филимонов. Обычно в неформальной обстановке офицеры курса по имени обращались только друг к другу, а к курсантам — в уставном порядке. Но иногда делали исключения. Что начальник курса назвал меня по имени, означало его хорошее настроение и благожелательное расположение. Я понял, что вопрос решится положительно и ответил: