Один день без Сталина. Драматическая история обороны Москвы
Шрифт:
По городу ходили невероятные слухи о шпионах, которые наводят вражеские самолеты на город. Врач «скорой помощи» Александр Дрейцер записывал в дневнике:
«Один из старших врачей рассказал интересный случай.
На Моховой, в верхнем этаже, жила глухая и подслеповатая старушка лет семидесяти пяти. Никак не могла усвоить правил светомаскировки. По вечерам всегда зажигала свет. Ни управдом, ни милиция не могли сладить с глухой. Поздно вечером во время воздушной тревоги
История – совершенно невероятная. Если бы немецкой разведке удалось внедрить в Москве такого ценного агента, глупо было бы использовать его для нарушения светомаскировки при авианалетах. Немецкие бомбардировщики сбрасывали свой груз с большой высоты, и одно-единственное освещенное окно летчики бы просто не заметили.
Совершенно фантастическую историю поведал Щербаков на пленуме горкома:
– В Кашире, в одной из деревень, обнаружена одна кладовщица, незаметная, казалось бы, серая, замызганная личность. Но оказалось, она фашистская шпионка. Оказалось, что она знает даже не один язык, а несколько, чего нельзя было подозревать. Если такие люди могут быть обнаружены где-то в деревне, под Каширой, то, конечно, в еще большей степени они могут быть обнаружены здесь, в Москве…
Чем могла в глухой деревне заниматься немецкая шпионка, Щербаков не объяснил. Неужели он сам верил в эту нелепую байку? Руководитель столичного региона, человек, входящий в состав политбюро?..
Статьи в прессе о шпионах и диверсантах были нацелены на усиление бдительности, а в реальности способствовали слухам и панике. Иногда расстреливали невинных людей, приняв их за диверсантов.
А вот еще одна столь же безумная история, свидетельствующая об умонастроениях москвичей. Врач московской «скорой помощи» записывал в дневнике:
«Двенадцать часов ночи. Тихо. Пьем чай. Коллега рассказывает, как его друг, старый артист, обнаружил шпиона. Человек этот отмеривал шагами расстояние от подстанции метро до углов улиц. Проделал он это несколько раз. Артист с помощью милиции его задержал и привел в комендатуру, где шпиона разоблачили».
Приведу еще одно, очень достоверное свидетельство.
Когда началась война, моей маме, Ирине Владимировне Млечиной, исполнилось шесть лет. Память заботливо хранит детские впечатления. Она рассказала о них в воспоминаниях «Игрушка времени и страха», изданных совсем недавно. По профессии она критик, доктор филологических наук, работала в академическом Институте мировой литературы,
«Все в классе были охвачены шпиономанией, – вспоминает Ирина Млечина. – Возвращаясь домой, иногда уже в сумерках или даже в темноте (несколько лет училась во вторую смену), девчонки гурьбой бежали по Сретенке и иногда, заметив где-нибудь на углу нетвердо державшегося на ногах мужчину или вообще какого-нибудь человека, разглядывавшего консервные пирамиды в витрине продмага, они немедленно приходили к выводу, что это подозрительная личность, и бежали к ближайшему постовому, наперебой уговаривая его, что возле такого-то переулка только что засекли шпиона. Уж больно странно он выглядит. То оглядывается по сторонам, то слишком пристально изучает содержимое витрины.
Милиционеры с каменными лицами принимали к сведению нашу информацию, иногда улыбались, отдавали честь и говорили, что немедленно примут меры, а чаще и улыбнуться-то не решались (вдруг девчонки донесут, что он отнесся легкомысленно к их сообщению, тогда несдобровать).
Иногда я рассказывала дома, что сегодня мы видели шпиона, ну явного шпиона. Отец с изумлением смотрел на меня, долго молчал и потом говорил:
– Ну, с чего ты взяла? Если бы это был в самом деле шпион, он бы сделал все, чтобы не привлечь вашего внимания.
Я иногда задумывалась над словами отца, но потом все начиналось сначала. Ведь в школе призывали к бдительности. Хорошо, что тогда я еще не читала газет, а радио у нас не было. Играли мы с девочками тоже почти исключительно в военные игры, в немцев и русских, в фашистов и „наших”».
Невероятной бдительностью, похоже, отличались все московские школьники и особенно школьницы.
«За день до начала войны мне «стукнуло» одиннадцать лет, – вспоминает историк Наталия Викторовна Щербань. – Мы дежурили на крышах, тушили зажигалки, ловили шпионов. Однажды я «сдала» в милицию очередного «шпиона». Худой иностранец плохо говорил по-русски и приставал ко мне на улице с вопросом: «Где твой пап и где твой мам?» А мама тогда готовила для фронта пенициллин, который ежедневно забирали наши летчики, и этот вопрос усилил мои подозрения. Дома я рассказала о случившемся, но отец насторожился: «Давай подробнее». Я нарисовала портрет незнакомца, и отец воскликнул: «Это же Дерманетто!» (папин друг, итальянский журналист-антифашист, которому по приказу Гитлера переломали все кости). Из милиции отец его вызволил, а надо мной после этого долго смеялись».