Один день Весны Броневой
Шрифт:
— Тащ командир…
— Да?
— Вы не тужите. Справимся… Только поглядывайте, чтоб машину не заворачивало вправо — у левой гусеницы натяжение меньше.
Вешка усмехнулась — опять мехвод проявил инициативу и указывал ей, что делать. «Ну и ладно».
— Хорошо. Погляжу.
Вырвалось. Неуставное. Семейное или дворовое. До дрожи в руках. Щекам и ушам, особенно помятому левому стало горячо… «И винить некого. Сама позволила». Втянула воздух сквозь зубы.
Подошел Мушков. Оперся рядом о надгусеничную полку, замер молчаливой статуей.
Вешка вспомнила подслушанный утром разговор.
Стоило зажмуриться, и перед внутренним взором возникло лицо войскового головы Ковалева. На последнем испытании по тактике, обычно молчаливый начальник испытательной комиссии вдруг подался вперед и задал вопрос не по предмету:
— Что такое Устав?
Военная ученица Бронева, почти выпускница, почти командир, задумалась — содержание уставов едва не вбивалось в молодые головы слушателей, но что такое Устав… говорил только преподаватель строевой на первом занятии.
— Свод правил определяющих устройство вооруженных сил, порядок отношений военнослужащих и…
— Порядок отношений военнослужащих, — четко повторил ее слова Ковалев. — Правила отношений командира и подчиненных в том числе… Для Устава не важно, что у тебя под формой. Для Устава ты и твои подчиненные… детали механизма…
Взгляд старшины, кажется, что-то искал в лице Вешки. Не нашел.
— Запомни, девочка, — Вешка не возмутилась, только глаза распахнула, — Армия это не только Устав. Это… много мужчин для, которых баба… Да, баба, это мамка, жена, дочь, сестра… Для мамки молодая ты еще, сестру можно ослушаться, а жене и дочери командовать невместно. Так-то, дочка…
Запомнила она эти слова. Крепко запомнила. Потому что правду говорил Ковалев.
Вешка медленно выдохнула. Заставила себя расслабиться.
— Радек, — Мушков вдруг шагнул мимо нее, загородив солнце в закрытых глазах. — Пошарь там мой кошель…
— О! Дело! — отозвался мехвод, — Пока время есть можно по соломке сточить.
«Пусть сестра. Они меня и так не слушают — исполняют приказы раньше, чем я их отдаю».
— Товарищ командир!
Оклик Земелова заставил открыть глаза, оглянуться. «Чего вы так на меня смотрите?»
— Не волнуйтесь. Ей-боже, все у нас получится. Ходовая у нашей саушки, как у «шестерки», один в один. А «шестерку» я, как жену знаю — не первый год за рычагами. Точно вам говорю.
Четко и размеренно выговаривая слова, мехвод, кажется, пытался ее вразумить. Словно малое дитя. И одновременно шарил пальцами в матерчатом мешочке, хрустя заложенной внутрь «восковой» бумагой.
«Дожила». Вешка поняла, что улыбается — болью напомнил о себе злосчастный прикус. Невольно тронула губу воняющими пропиткой пальцами. «Радек доволен. А ты, Мушков, чего взгляд отводишь? Думаешь, я слабину показала?»
— На, — Земелов протянул заряжающему толстую палочку прессованного курута.
— Чего ты мне огрызок суешь? Там длиннее есть. Скупишь, как свое даришь.
— На тебе длиннее.
— Ага. Э! У тебя свой кошель есть!
— Я немного! И некогда за своим лезть.
Далеко впереди коротко взревел и замолк танковый двигатель. По составу пронеслась волна окриков и ругани.
— Земелов, займите место! Мушков…
— Вешка! Бронева! — Дивов в новеньком шлемофоне вместо привычной кепи перепрыгнул
— Да.
— Нет, есть, — сунулся вперед Ивков.
Любек напрягся.
— Где свинтил шлемофон, и на какой из твоих вопросов она ответила «да»? — Ёнч кивнул на Вешку, ухмыльнулся. — Люб, мы ж не хуже тебя порядок разгрузки знаем, чего ты…
— Отставить. Младший линком Ивков, по существу задачи вам все ясно?
— Да!
— Тогда иди к своей машине и делай свое дело. И не дай боже тебе сплоховать.
— Есть!
«На тебе! Утрись!»
Любек поймал ее взгляд и, вдруг, широко совершенно по-мальчишески улыбнулся, сверкнув зубами, и подмигнул.
— Удачи, — пожелал тихо, только ей. И опять пришлось трогать прокушенную губу грязными пальцами — даже боль не смогла сдержать ответной улыбки.
— И тебе.
Кивок, стремительный разворот, прыжок с платформы на платформу… «Правильно его назначили». И вслед неуместное: — «Какой же ты стал красивый».
— Зря вы шлемофоны сдать приказали, — вернул в реальность голос Мушкова. — Комполбата вон в неуставном…
«Зря», — согласилась про себя Вешка. Глупо настояла на соблюдении предписания, когда при формировании Земелов выпросил у снабженцев ей и заряжающему шлемофоны вместо положенных, но не найденных на складе, стальных шлемов. «Зря».
— Отставить, — вздернула подбородок. — Заряжающий, займите свое место.
— Есть… Э-эх.
Помник шагнул к краю настила.
— Поговорю со снарядником, — сказала в обиженную спину, употребив неуставное сокращение звания начальника хозяйственной части. И добавила честное. — Вы были правы, ребята.
Мушков обернулся коротко, показав удивленно поднятые брови, и, уже расправив плечи, легко спрыгнул на насыпь.
— Во, ожила командир, — донеслось из люка мехвода. Вешка решительно шагнула к краю платформы и, не оборачиваясь — все внимание на фигурки в голове состава, неожиданно для себя, показала Земелову кулак.
Далеко впереди человечек отделился от плотно стоящей группки. Поднял руку с желтым, почти белым флажком. Дождался ответных сигналов и раскрутил желтый лоскут над головой.
— Запуск!
Кричали вдоль всего состава. Едва не хором. Но конец команды утонул вместе с остальными звуками мира в грубом и гневном рыке моторов. «У меня теща так ругается — весь двор глохнет», — мимолетно вспомнилась подслушанная недавно болтовня Радека. Выхлопные трубы впередистоящей самоходки выкашляли черный тяжелый дым плохо прогоревшего топлива — пришлось задержать дыхание — не прогретые двигатели сжатия, придуманные полста лет назад вальским немцем Жено, на холостом ходу чадили страшно.