Один день Весны Броневой
Шрифт:
— Значит десяток. Итого двадцать. Восемьдесят снарядов остается, — комбата аж перекосило от досады. — Ладно, деваться некуда. На самоходке остается мехвод. Пусть охраняет, пока со станции транспорт не пришлют… Сейчас ремонтники подойдут, токонакопитель снимут. Может еще чего подберут… Перерисовывай, — придвинул Вешке раскрытую тетрадь с наброском карты. — И слушай. Сейчас выдвигаются танкисты, колонну выстраивают. Сначала легкие «шестерки». За ними «двадцатки». Потом мы. Здесь, — палец комбата уперся в значок моста и неровный контур населенного пункта. «Заречное», — прочитала Вешка. — Здесь мост. Легкие танки точно пройдут, а для средних, может,
— Да.
Плещев обернулся на подошедшего Ивкова. Опять глянул на Вешку. Вздохнул.
— Вот что… голуби мои. Смотрите в оба, нет, в четыре глаза. И ушами шевелите живче. Запомните, самоходка не танк. Броня вас только от пуль спасет… А теперь заканчивайте тут и выдвигайтесь на опушку. Все. Шевелитесь!
И полубегом-полушагом рванул прочь.
— Чего это он? — Ивков кивнул вслед комбату и глянул на Вешкины «рисунки».
— Не знаю, — буркнула равнодушно, думала о другом. Но все же отвлеклась на миг. — Вчера заставил переселиться в самоходки из теплушек. Сегодня, — она пожала печами. — Может, знает чего. Или чувствует. Погрузку закончил?
— Да, — вытянулся Ёнч.
— Тогда выезжай к дороге.
— Есть!
Вешка вздохнула и пошла к дивовскому мехводу, ставить задачу. Парень слушал ее хмуро, упершись взглядом в мятую траву у носков ботинок. Только кивал на ее слова…
Осталось еще одно дело, подступать к которому Вешка… боялась. Завернутое в тентовую ткань тело у колес подбитой самоходки.
— Командир, отойди, мы сами, — Земелов сиганул с борта и встал рядом, за плечом. Заряжающий простучал каблуками по броне и спрыгнул следом. Замерли, ожидая.
— Нет… вместе.
Сверток бережно подняли на надгусеничную полку и захлестнули ремнями своей штатной скатки. Пока ребята крепили, Вешка отошла в сторону и отвернулась — губы и руки дрожали.
Уже забравшись на свое место в самоходке, заметила, что Мушков обзавелся танкошлемом.
Собирались, выстраивали колонну, трогались один за другим танки — время тянулось, а вместе с ним сжималась пружина напряжения: «Сейчас прилетят!». Пронесло.
Стоило грунтовке свернуть вглубь леса, и сосны с берестянами пропали, как не было. Над дорогой протянули свои руки дубы с буками — солнечный свет пробивался сквозь дырявую крышу листвы и клинками вонзался в клубы пыли и дыма, яркими, почти белыми пятнами бежал по броне Вешкиной машины и по корме впереди идущей самоходки.
— Радек, не отставай! Держи дистанцию!
Передняя машина почти пропала из виду — только пятна и остались.
— Радек! Спишь?! — прокричала Вешка сквозь гул двигателей и лязг гусениц, прижав к горлу ларингофон.
— Сейчас, командир, догоним! — отозвались с хрипом наушники.
Самоходка взревела — стук мотора отозвался даже в теле — дернулась, качнулась назад, разгоняясь, больно ударила в поясницу краем крыши башенной ниши. Девушка ухватилась за пенек шкворня так и не установленного зенитного пулемета. Скривилась — рывок машины толкнул
— Погано в колонне на наших кадках! — Мушков высунул голову над броней и смачно сплюнул на дорогу. — На зубах хрустит! В закрытой башне пыли меньше! Командир, может очки наденешь?!
Вешка мотнула головой. Стекло, часто необходимое, крало цвет, словно жизнь выпивало из мира. Сейчас жизни и так стало мало. А закрытая башня… Да, в танках пыли действительно меньше, но и там хватало. До черных пробок в носу, до того же скрипа на зубах. А еще было душно и тесно. Отчего курсанты в училище радовались возможности покомандовать экипажем. Не из-за честолюбия, нет. Хотя и из-за него тоже. Важнее было то, что командиры вырывались из жаркой тесноты на пыльный и дымный воздух, лихими всадниками сидели на башнях, прикрываясь от встречного ветра и веток стальными прямоугольниками люков. И сверкали счастливыми улыбками на чумазых лицах. Даже «трое неразлучных» постоянно соревновались за это назначение между собой.
Душу сжало. Весна вдруг вспомнила, как они познакомились. Не представились — это случилось позже, не увиделись впервые — то было на общем построении. Познакомились, себя проявили в коротком и яростном столкновении парней перед лицом затесавшейся среди курсантов-первогодок девушки. Равноправие равноправием, но одинокая юбка мужскую толпу взбаламутила. Грубое слово и сальная шутка прозвучали. Она была к этому готова. Знала, как дать отпор, знала что найдутся защитники. Они, действительно, нашлись. И младотрядовцы, и герои-ухажеры. Вот только дружить с молодежной организацией… это, как дружить с паровозом. Можно, конечно… А со второй категорией защитников дружить вообще невозможно.
Только двое вступились за Вешку как братья, как друзья. Ёнч потом с мягкой улыбкой пояснил — трех сестер вырастил, тогда и научился девичьи беды понимать. А Люб честно и гордо показал серую фотокарточку с надписью: «Любимому Любу от Леси»…
Карточка эта сейчас лежала в сумке с документами Дивова.
Вешка пригнулась, избегая низкой ветви.
— Радек! Отстаешь!
Оглянулась — позади за дымом самоходка Ивкова едва угадывалась по тем же солнечным пятнам.
«Только б не отстал. Только бы не потерялся».
Ей вдруг стало холодно от этой мысли. И жарко одновременно. Пришло, рухнуло на сердце понимание — Ёнча могут убить. Так же легко и случайно, как и Люба. Как и ее. Любого в колонне.
«Папка!»
Вопль души помог прогнать страх.
Самоходка опять дернулась, набирая скорость. Выкашляла облако газолевого дыма, смрадного и жирного — хоть меж пальцев размазывай. Киданулась комьями земли из-под гусениц. Взбила и так взбаламученную пыль. И все равно Вешка отыскала глазами мелькание пятен на Ивковской машине.
«Ёнч, не теряйся. Пожалуйста. Нас уже только двое осталось».
Деревня открылась неожиданно. Был лес вокруг дороги, серый от пыли, стали дома, плодовые деревья и решетки заборов. Белые от солнца и той же пыли.
Самоходка впереди вдруг встала. Качнулась на ее башне фигура командира, резко махнула вниз поднятой на уровень плеча рукой: «Стой!»
— Радек, стой!
Встали — Вешка чуть не слетела вперед, внутрь башни. Привычно удержалась. Пока кричала, хватанула ртом пыли, и пришлось отплевываться — едва не пропустила новую отмашку.