Один год из жизни директора, или Как мы выходили из коммунизма...
Шрифт:
…Мне рассказывают знакомые, что некоторые преподаватели вузов прекращают лекции, мотивируя тем, что надо идти на рынок продавать товар. Доценты занимаются челночным бизнесом. На преподавательскую зарплату прожить невозможно. Она в два раза меньше стоимости потребительской корзины. Трудно академической науке. Невозможно нормально учить детей. Критерии, приоритеты у многих студентов теперь другие. Они видят, что можно не учиться, а зарабатывать больше дипломированного специалиста. Печально. Но это нельзя ставить в вину молодёжи. Виноваты мы, старшее поколение.
В середине
— Ну, как дела на полиэтилене?
— Нормально. Стоим.
— Как — стоите?
— Очень просто. Четвёртый месяц уже. Полиэтилен убыточен.
— А как фенольное производство?
— Стоит, как и полиэтилен…
— А что ещё остановлено?!
— Остальное работает.
— Как нагружено?
— Процентов на восемьдесят.
Лет восемь назад, во времена СССР, этот разговор показался бы дикостью! Никто не занимается народным хозяйством страны.
Апрель
Оборотных средств не хватает. Задушила предоплата. Это новое явление нашего времени. Суть её в том, что железной дороге, например, необходимо оплатить более половины, чтобы она приняла груз к перевозке; поставщикам сырья авансом покрыть половину его стоимости. Душат неплатежи, ультимативные требования партнёров. При существующей системе налогов нет возможности ни развиваться, ни пополнять оборотные средства. Налоги поглощают до семидесяти процентов прибыли. Работающих промышленных предприятий всё меньше. Прошла информация, что на тридцать предприятий области подготовлен документ о банкротстве. То есть они уже в черновом списке числятся как банкроты.
Не могу, не хочется верить!
Два дня назад одного нашего рабочего положили в травматологию. Возвращался вечером домой. На остановке набросились подростки, человек пять. Ударили сзади по голове, сшибли с ног, раздели и разбежались.
Волчата. Зубы режутся.
В недавней поездке в Москву попутчиком оказался крепкий семидесятилетний мужчина. Язык не поворачивается назвать его стариком. Выбрит, при галстуке, активен в разговоре, чёток в суждениях. До недавнего времени работал в строительном главке. Работал, как он говорит, с темна до темна, включая выходные. Не заметил, как дети выросли, как сам стал пенсионером. Очень много рассказывал забавных подробностей из быта строителей тех времён. Но каждый раз возвращался к одному: «Почему нас всех огульно охаяли при перестройке? Да, мы — коммунисты, но разве не мы создали индустрию страны, разве не мы положили все свои годы и силы в работе?».
Он говорил, не дожидаясь ответа, знал его заранее.
— Мой генеральный часто не ездил домой ночевать. Жил в кабинете. Мы ему, чтобы сшить новый костюм, мерку снимали в тот момент, когда он спал на диване, иначе поймать не могли, а теперь говорят— «номенклатура», «коммуняки», клеймят по-всякому. Кто-то гнул ложную политику, а кто-то — спину в работе. Обидно. Сейчас пенсия — тьфу, говорить стыдно, на дорогу в Москву и обратно не хватает. Куда дальше? Вот сел писать книгу о таких, как я. Нас ведь обокрали и оболгали.
— Кто, — спрашиваю, — те, кто при перестройке, или после?
— И до перестройки, и при ней, и после неё. Человека труда всегда обирают.
До мельчайших подробностей помню обстоятельства, при которых родилась
Через двадцать минут был в цехе. Завод стоит. Прибыли из Москвы три заместителя министра. Комиссия занимается расследованием. Кипит работа по разбору завалов. Я попал в роддом только на пятые сутки! Посылал жене записки прямо с места аварии. О взрыве молчал. Врал, что заболел начальник цеха, обострилась язва желудка, лежит в больнице. Никак не могу вырваться. Трое суток, днём и ночью, около двухсот солдат помогали разбирать завалы. Искали погибших. Нашли на четвёртый день, когда я первый раз уехал домой поспать. Перед окном палаты, где лежала жена, появился на пятый день. Увидев меня, она погрозила кулачком. Оказывается, накануне парень с соседнего завода, у которого жена в той же палате, стоя под окном, объявил громогласно:
— Мы уже почти неделю разбираем на соседнем заводе взорвавшийся цех, — и назвал номер цеха и мою фамилию…
Моей вины в той аварии не было; за двенадцать предшествовавших ей дней каких-либо технологических осложнений и причин, способных повлечь за собой взрыв, не обнаружено. Таков вывод комиссии.
Цех подняли в рекордный срок — за три месяца. Досталось всем крепко. Это и громадная школа. Две недели не выходил из проектного института. Вся документация на восстановление прошла через мой контроль. Чуть позже руководство завода предложило мне возглавить соседний цех.
В системе, существовавшей до перестройки, многое можно критиковать. Но оперативности, чёткости, отлаженности работы производства позавидуешь! На восстановлении задействовали все необходимые силы и средства области.
Май
В этом году бывший День солидарности трудящихся совпал с Пасхой Христовой. И, может быть, от того возникло ощущение, что праздники нынче пройдут более спокойно, более миролюбиво, хотя и планируются массовые манифестации и демонстрации в Москве. У меня в руках открыточка: «Христос Воскресе, уважаемый Виктор Сергеевич! Примите сердечные поздравления с праздником святой Пасхи. Воистину Воскресе! С молитвенными пожеланиями, епископ Самарский, Сызранский — отец Сергий».
Нельзя было года два-три тому назад представить подобного проникновения Церкви в повседневный быт российского гражданина. И это уже знаменательно!
С отцом Сергием познакомился в доме отдыха, когда ещё жил и работал под Самарой. Интеллигентный, спокойный, воспитанный человек. Мы сыграли несколько партий в бильярд. Он подарил мне две духовные книги. А недавно попросил изготовить два десятка подсвечников для церквей. На прошлой неделе мы просьбу выполнили.
Газеты пестрят заголовками статей о приезде на АвтоВАЗ Гайдара. Сам он заявляет, что цель — встреча с избирателями. Но, конечно, — и организационная работа по созданию партии «Выбор России». Меня, прежде всего, интересуют его высказывания в газетах и на телевидении о финансово-экономическом состоянии страны.