Один из семидесяти
Шрифт:
– Я же говорил, не надо было оставлять караван, дошли бы с ним до постоялого двора, – все же не удержался от восклицания Рефаим.
После долгих странствий он мечтал лишь об одном – о месте для сна, даже, возможно, о чистой постели, ведь он уже был наслышан о том, что зороастрийцы славились особым отношением к чистоте.
– Ну, невозможно было терпеть, так ноги затекли! – возразил его товарищ Давид, по настоянию которого пришельцы и покинули караван прежде времени. – Кто знал, что город такой большой, что заблудимся?
Мужчины заглянули в яму. Дно поросло свежезеленой мягкой травой, а рядом виднелись следы от кострища. Возможно, этим убежищем время от времени пользовались пастухи.
Взглянув
Егише негромко прочитал молитву.
– Раз мы сотворили вечернюю молитву, это означает, что ляжем спать голодными? – с горечью в голосе спросил изрядно проголодавшийся и окончательно расстроенный Рефаим после того, как все поднялись с колен. По законам Церкви есть после последней, вечерней молитвы запрещалось.
– И будет день, и будет пища… – Егише по-отечески обнял самого молодого из своих учеников – Рефаима, всего шестнадцати лет от роду.
Лишения вынужденные делают человека сильным, лишения, осознанно творимые, мудрым, считал Егише.
– Это место отмечено самим Господом Богом! – в восхищении произнес он, указывая на природные красоты, которые медленно поглощала ночная мгла. Но вот на небе постепенно просияли звезды, взошла полная луна и горы озарились новым таинственным голубым сиянием.
– И все же на постоялом дворе было бы теплее и чище, – ворчал Рефаим. – И уж точно безопаснее.
Из леса доносились глухое рычание неизвестного зверя и отрывистый лай шакала.
– Трусишка! – подразнил Рефаима Давид.
– О, господин, возьми мою шкуру, – едва сдерживая смех, церемонно предложил Ванея, – она хоть и грязная, но все же белая, достойная твоей белой плоти!
Давид с Ванеей засмеялись. Рефаим выскользнул из-под руки учителя, и между тремя товарищами завязалась шутливая борьба. Егише с улыбкой понаблюдав, как резвятся юноши, отошел к краю горы.
Предводитель сей малочисленной компании Егише обладал внушительной фигурой, а обильная седина в волосах, неторопливая походка и рассудительный тон свидетельствовали о том, что находится он скорее во второй половине своего жизненного пути и наделен соответствующей почтенному возрасту не только житейской, но и благоприобретенной духовной мудростью.
– Ну вот мы и на месте, – словно отчитавшись, вполголоса произнес Егише. – Да будет так, как предписано свыше!
Где-то у подножия горы блестела гладь озера. С высоты водоем, залитый лунным серебром, походил на скудный пустынный колодец, обрамленный силуэтами причудливых деревьев. Одно, самое высокое, с пышной кроной невольно напомнило Егише заветную смоковницу из далекого детства… Нравы, царящие в приюте, где с младенчества он жил и воспитывался, были аскетическими. Проявление слабости духа считалось недопустимым у послушников [8] и строго наказывалось. Раскидистая смоковница была тайным местом, где совсем еще юный Егише позволял себе иногда быть слабым: плакать вволю и стенать.
8
живущий при церкви, готовящийся посвятить себя служению Богу
Человек остается слабым, и в том его сила, так как именно в такие минуты слабости он лучше всего познает Бога…
… заступник мой еси и прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него…
Егише шумно вздохнул: чистый горный воздух ворвался в его легкие.
– Посмотрите! – указал он ученикам на небо. – Безграничен мир и бесконечно пространство,
Его ученики, стараясь не слушать возмущенное урчание голодных желудков, приготовились к отходу ко сну – расстелили овечьи шкуры, которые предусмотрительно взяли с собой в дальнюю дорогу. После того как Егише первым опустился на шкуры, ученики просто попадали на них от усталости. Уже через короткое время все четверо были погружены в глубокий сон.
Ты в сердце моем
Жизнь каждого предназначена для радости и земных удовольствий, а если их нет, и есть страх и ложь, то она хуже смерти.
– Ой, ой, посмотри, чужестранцы! – услышал Давид у самого уха. Повернувшись на бок, он хотел было открыть глаза, но неожиданно наткнулся на ветку.
– Бежим отсюда!
Давид почувствовал, как поврежденный глаз наполнился слезой. С трудом открыв второй, он увидел то, чего ему никогда не приходилось видеть так близко: над ямой склонилась дева и с испугом, перемешанным с любопытством, глядела на него. Ее подружки, побросав прутья, в это время резво взбирались по каменной ограде.
9
священная книга зороастрийцев
– Махлиатена! – позвали подружки замешкавшуюся девушку. Та, словно окаменев, не отрывала глаз от лица чужестранца.
Давиду показалось, что у него остановилось сердце. В следующий миг он уже был и вовсе над ним не властен: парня охватила трепетная дрожь, словно он встретился с ангелом, свидание с которым не раз себе представлял.
Голубизна ее глаз сливалась с яркими красками утреннего неба, шелковая светлая накидка, расшитая золотой нитью, соскользнула с головы и волосы цвета спелого колоса рассыпались по плечам крупными легкими волнами. Давид услышал, как ветер вдруг на все лады зашептал в высокой траве:
«Махлиатена… Махлиатена…»
Наконец Махлиатена, словно очнувшись, резко развернулась и побежала к ограде. Давид не удержался, в два счета выбрался из ямы и кинулся вслед за ней. Девушка оглянулась дважды, и дважды Давид ловил ее взгляд, как жаждущий ловит капли внезапно пролившегося благодатного дождя: еще, молю, еще!..
Вот она, придерживая полы распахнувшегося курди [10] , ловко вскарабкалась по камням и скрылась из виду. Давид приблизился к ограде. Оглянувшись по сторонам, осторожно выглянул в проем. Махлиатена с подружками, весело смеясь, скрылись в тени виноградной беседки.
10
длинная стеганая жилетка
За оградой был разбит большой сад. С дорожками, выложенными крупным булыжником, аккуратными канавами для воды и рассаженными в ряд пышными кустами жасмина. Вдалеке в кроне деревьев можно было разглядеть часть крыши. По всему было видно, что и дом, и сад принадлежали богатому горожанину.
– Махлиатена! – прошептал сраженный видением Давид. – Мы еще встретимся с тобой!
Двоюродные сестры, шкодливые девчонки, проснулись пораньше и, оказавшись без присмотра взрослых, позволили себе вольную вылазку за пределы двора. Узнай о том их родители, подобное озорство могло закончиться наказанием. Однако разве не в таком юном, безрассудном возрасте совершаются самые опрометчивые поступки?