Один коп, одна рука, один сын
Шрифт:
«Капсулы с цианидом… — размышляла Фрэнси, стоя в гардеробной и надевая белую блузку и красиво скроенные брюки зеленовато-оливкового цвета. — Зак и компания, похоже, играют в ЦРУ Бедные дети… Вот только дети ли это? Скорее роботы с промытыми мозгами».
Сунув ноги в элегантные босоножки, Фрэнси пошла в ванную, чтобы накраситься, уложить волосы, там же покидала в сумочку предметы первой необходимости: пистолет, пудреницу, успокоительное, телефон с функциями компьютера, цифровой видеокамеры и прочими наворотами, а также несколько прокладок и тампонов: у нее начались критические дни.
Уже несколько месяцев, как менструации стали и нерегулярными,
Она выдавила прыщ и попыталась замаскировать пудрой красное пятнышко, но результат ее не удовлетворил.
Выйдя из дома, Фрэнси села в «мерседес» (на заднем сиденье — Йенс и Адриан, на пассажирском спереди — Бэлль в детском кресле) и снова отправилась в Блидэ.
Подъехав к первой паромной переправе, она достала пистолет и, как параноик, огляделась вокруг. На переправе номер два она сделала то же самое. Но врага не было видно.
У церкви их уже ожидали многочисленные родственники и большая часть ближайших соратников Фрэнси. Джим и Луиза, будущие крестные, выделялись шикарными нарядами: он — в темном костюме, она — в бордовом платье, подчеркивающем, как оказалось, на удивление женственную фигуру. Все остальные были тоже нарядно одеты, а в приходском доме, где потом подадут кофе с тортом, все было завалено подарками.
Пер тоже был там.
Он медленно пошел навстречу Фрэнси, но в нескольких метрах остановился, в глазах — печаль и тоска. Фрэнси разрешила ему поздороваться с детьми, затем началась церковная церемония. Было так радостно стоять рядом, вдвоем, когда тебя захлестывает волна любви и гордости за Бэлль, которую наконец-то крестили.
— Мы не могли бы как-нибудь поговорить? — спросил Пер, когда торт был съеден, все коробки открыты, закончился обмен сплетнями и были произнесены все речи, неизменно начинавшиеся словами «Я не умею красиво говорить…».
— О чем? — спросила Фрэнси.
Помолчав немного и поборов подступавшие к горлу рыдания, Пер вдруг почувствовал, что безумно захотел надавать ей пощечин, крикнуть, что это она во всем виновата, обнять ее, поцеловать, утешить… Ведь она тоже страдала, он прекрасно знал это, иначе и быть не может, ведь они так любили друг друга и любят по-прежнему, разве нет?
— Тогда и поговорим, — ответил он.
Фрэнси, подумав, кивнула, слегка коснулась его руки и ушла.
Через два часа Пер уже сидел в своей пустой двухкомнатной квартире в Сэтре, по которой гуляло эхо. Это было единственное жилье, которое удалось найти за такой короткий срок. Другая вселенная по сравнению с домом на Лидингё. Большая часть коробок так и не распакована, пустые стены давят на психику. Спал он прямо на полу, на матрасе, ни плитой, ни духовкой ни разу не воспользовался, включал только микроволновку. Телевизор, однако, подключил и пялился в него целыми днями. На работе Пер взял больничный, сославшись на то, что у него невроз и депрессия, но его, наверное, все равно, скорее всего, уволят — уже давно ходят слухи о реорганизации. Все это было по меньшей мере грустно. Он начал выпивать. Надеялся, даже рассчитывал, что Фрэнси смягчится и хотя бы поможет ему купить квартиру в районе поприличнее. Трехкомнатную, с балконом, или даже четырехкомнатную, чтобы у Адриана была своя комната, когда они с Бэлль будут приезжать к нему. А они обязательно будут приезжать, в этом он не сомневался. Фрэнси отходчивая, и, когда гнев и разочарование ослабнут, она, возможно, сможет его простить. Ведь она же все понимает, понимает, что забросила семью, переложила все на него, чувствует, какой холод был между ними в последнее время,
Да, временами он чувствовал себя страшно одиноким, а Наташе, постоянно скучавшей по дому и родным, тоже было несладко, вот они и потянулись друг к другу. Это не была любовь. Просто попытка утешить ближнего. Конечно, поступок его непростителен, но он уже объяснил его, как сумел.
Ему так хотелось пригласить Фрэнси к себе, угостить чаем с печеньем — единственным, что было в буфете. Они бы лежали валетом на матрасе и часами болтали, как раньше, когда оба были молоды и влюблены. До того, как она стала все больше времени посвящать работе, до того, как они перестали друг на друга смотреть (хотя оба не могли бы сказать почему), но по-прежнему хотя бы раз в день ели за одним столом и проводили вместе хоть немного времени.
Оба они словно лишились сил. Она перестала гладить его лицо, не выходила из кабинета, когда он приходил с работы, перестала сбегать вниз по лестнице, чтобы обнять и спросить, как прошел день.
Он перестал брать ее за руку, когда они гуляли, перестал запускать пальцы в ее волосы, горячо дышать в шею, перестал вожделеть.
А теперь вот лежал и мечтал о жене, онанируя сквозь плач. Он превратился в ничтожество, притворяющееся, что она лежит рядом, что ее рука в его руке и что их пальцы переплетены.
Дверь в комнату Адриана была приоткрыта, и Фрэнси заглянула, чтобы позвать его попить чаю на веранде.
Сына в комнате не оказалось, но на постели лежал включенный ноутбук. Адриан, наверно, решил отвлечься от бесконечного лазания по Интернету и просмотра фильмов, пошел в туалет или еще куда-нибудь.
Фрэнси не смогла побороть искушение и заглянула в ноутбук, просто чтобы проверить, не смотрит ли Адриан какой-нибудь боевик, запрещенный для просмотра детям до пятнадцати.
Текст.
Он что-то писал, курсор мигал, причем как-то тревожно.
И она опять не справилась с искушением, решив, что прочитает только первые строчки, не больше. Но прочитала и дальше, прочитала все.
Длинное письмо к Тее, ежедневно начинавшееся с новой главы. Почти все время он писал одно и то же — что одинок и скучает по ней, что убежит из дому и найдет ее, что они будут жить в лесу, что во всем виноваты взрослые: ее родители и, конечно, его мать, устроившая так, что Тею отослали куда-то далеко. Он писал, что Фрэнси хочет, чтобы он был так же одинок, как она сама. Она такая глупая, но в то же время очень добрая, хорошо работает, но при этом — плохая мама. Она любит Бэлль гораздо больше, чем его, хоть и говорит, что это не так. Иногда ему хочется умереть при мысли об этом. Он будет играть в фильме, который увидит Тея. Он ей помашет рукой, и этот жест заметит только она. Ночью он будет передавать ей на расстоянии свои сны, будет ждать ее одну, ведь она единственный на свете человек, кто его понимает.
Фрэнси сидела на полу в ванной комнате в том же сером спортивном костюме, в котором проходила всю неделю после того, как прочитала письма Адриана к Тее. Надев на голову капюшон, словно прячась, она была мрачна и, как ни странно, не проявляла никакого интереса к работе. Крошке Мари пришлось принять на себя командование до особого распоряжения, но она продолжала консультироваться с Фрэнси по поводу важных решений и должна была информировать ее о ходе боевых действий.
Фрэнси уставилась на свои незагорелые бледные ноги и отросшие ненакрашенные ногти. Отвратительно. Она перестала заниматься собой и погрузилась в пучину равнодушия и горя. Но горю не было выхода наружу. Фрэнси не плакала, не мучилась от приступов паники. Горе было похоже на серое одеяло, которое все плотнее оборачивало ее тело и душило.