Один на один
Шрифт:
– Вот вещи решил прополоскать. Хотел проверить, как оно будет в океанской воде…
Макарыч с уважением покачал головой:
– Интересно… Надо будет тоже попробовать. Наверное, бельё так свежeе…
И мы пошли каждый по своим делам.
В общем, папино поручение я всё-таки выполнил: постирал вещи в ванне и ничего не потерял. Конечно, не считая носков. Но у меня были запасные.
Мальчишеский бог
– Мне кажется, тебе надо найти своего мальчишеского бога, пока ты ещё не стал совсем взрослым, – сказал радист, когда утром я зашёл к нему
– Кого найти? – переспросил я.
– Мальчишеского бога, – повторил Борис. – У каждого настоящего мальчишки он должен быть, сколько бы ему ни было лет. Пока у тебя есть запал совершать открытия, искать, открывать неизведанное, значит, он с тобой. Значит, ты ещё мальчишка, готовый идти вперёд, как бы трудно ни было. Но его обязательно надо найти. Чем раньше, тем лучше. Без этого ты не сможешь жить по-настоящему. Его невозможно ни украсть, ни спрятать, ни взять взаймы. От чужого всё равно не будет толку. Только ты сам можешь его найти. И тогда он всегда будет с тобой – если это, конечно, твой мальчишеский бог, а не чей-то, у кого ты взял его по ошибке.
Я не был уверен, что верно понял его слова, но спросил, чтобы поддержать беседу:
– А как он может выглядеть?
– Да как угодно…
– Это камень, бумага или что?
– Запросто может быть и камень, и бумага, и всё что хочешь. Лишь бы он пробуждал в тебе силу, любопытство и надежду… У каждого мальчишки он есть! Даже если тот не знает. А потом, с возрастом, этот дар уходит. Вот тогда-то и надо бы понимать, что это и где его искать.
– У вас он тоже есть?
– Конечно!
У меня загорелись глаза:
– А что это? И как вы его нашли? Хотя, – одёрнул я сам себя, – это, наверное, секрет?
– В принципе, да, – радист понизил голос. – Но тебе расскажу. Однажды в восемнадцать лет я уехал из дома. До сих пор помню, какой сильный дождь был тогда. Вроде того, что недавно прошёл над нами… Я очень хотел приключений, опасностей, трудностей, с которыми надо бороться… И всё это сбылось, только выглядело не так героически, как представлялось в юности. У меня были друзья, на которых можно положиться. Лучших из них сейчас уже нет. Они всегда уходят очень быстро. А других и не стоит называть друзьями… Мне часто приходилось очень трудно. Но даже в самые тяжёлые моменты, когда я был совсем один и хотелось выть от тоски, я брал карандаш и писал стихи, потом брал гитару, и они становились музыкой… Это всегда помогало, давало силы. И пока ко мне приходят стихи и мелодии, я продолжаю жить. Мой мальчишеский бог там – в стихах, музыке и гитаре.
– А вы мне когда-нибудь его покажете?
– Обязательно. И гитару, и бумагу, а может, даже то, как они становятся мальчишеским богом. Но давай не сейчас. Надо на связь с Большой землёй выходить.
Мне это очень понравилось, я с готовностью кивнул.
– А ты пока ищи своего мальчишеского бога! – сказал Борис.
– Хорошо, а вы передавайте привет Большой земле!
Борис зашёл в радиорубку, а мне вдруг захотелось бежать навстречу ветру по сопкам, по мягкому ковру ягеля, перепрыгивая через камни и цветы. Бежать и бежать навстречу солнцу и морскому ветру.
Ну, я и побежал. И это было по-настоящему здорово! Во мне
Я бежал долго. Не помню сколько. И совершенно не чувствовал усталости. Ветер наполнял лёгкие, словно паруса. Мне даже казалось, что я временами летел, отталкиваясь от земли и почти касаясь руками прозрачного неба.
Потом я остановился и, оглянувшись по сторонам, произнёс:
– Скажут тоже: мальчишеский бог! А где искать-то его, а?
Оптимистичный заяц
Постепенно я свыкся с окружающим миром, в котором не было интернета, планшетов, вай-фая и прочих привычных радостей. Оказалось, без них тоже можно жить. И жизнь стала, как бы это сказать, ближе. До неё всегда можно было дотронуться рукой, минуя стекло компьютера, попробовать на ощупь, внимательно разглядеть и оценить. Я открывал мир заново, с каждым шагом раздвигая его границы. И тот мир, в котором я находился, был таким маленьким, что каждая его часть оказывалась сродни огромной планете, мимо которой невозможно пробежать, предполагая, что встреча с ней не так уж важна и что у тебя ещё будут другие встречи, более значительные. Масштабы мира незаметно изменились. Всё, что меня окружало, становилось заметным, а после – ещё и значимым. Даже если поначалу казалось страшным, как покорёженная ржавая техника, напоминавшая погибших на планете Земля пришельцев. И вот я бродил по этой планете, изучая и вглядываясь в неё.
Оставленные посёлки на Рыбачьем не редкость. Поднимаешься чуть повыше и с удивлением обнаруживаешь, что перед тобой лежит чья-то брошенная жизнь. Один-два жилых дома, котельная, клуб с библиотекой и концертным залом, медпункт. Такая универсальная модель… Только самой жизни тут не было. Люди бросили пустые коробки зданий, как обветшалые декорации минувших дней. Интересно, с лёгкостью они покидали эти места или всё-таки со слезами?
Я спустился вниз к домам. Стало страшно, но загадочный мир притягивал и завораживал. Любопытство влекло вперёд. Безжизненные здания смотрели выбитыми окнами, и каждую секунду я был готов броситься прочь. Чтобы придать себе смелости, я поднял с земли длинную палку и сжал во влажной ладони.
От ветра заскрипела дверь в подъезде некогда жилого дома. Я расценил это как сигнал и заглянул внутрь. Спустя несколько секунд глаза привыкли к тусклому свету. Под ногами хрустели осколки стекла. Оставленная жизнь манила к себе загадкой и трепетным ужасом.
Я поднялся по облезлой полуразрушенной лестнице. Под ногами валялось то, из чего была соткана канувшая повседневность: ненужные бумаги, раскисшие коробки, книги, изданные полвека назад, когда до моего рождения оставалось ещё несколько десятков лет…
Двери в квартиры были открыты. Не от кого, некому и нечего больше охранять. Хотя, скорее всего, здесь и раньше не очень-то запирались. Ни к чему это в пятиэтажном доме, что стоит посреди тундры.
Половицы под ногами скрипели на весь дом. Я повернул направо, на свет, который шёл от окна. За ним, точно в рамке, – укрытый низким вечерним солнцем ковёр мха, голубое небо и зеркало озера. Удивительный пейзаж: красивый, яркий и чистый, только рамка ужасная – вырванный оконный проём, без стёкол и любви. Неужели человек всегда оставляет после себя такой ужас?