Один неверный шаг
Шрифт:
– Нет.
– Ты ведь воевал? – вздохнув, спросил его Ден. – Тогда знаешь, с такой раной не живут.
Смысл сказанного не доходил до меня. Я не могла поверить, не хотела. Микроавтобус притормозил, в нависшей тишине скрипнули ворота, я поняла, что мы въехали во двор конторы Миронова. Машина остановилась, но все продолжали сидеть в молчании. Тони как будто собирался с силами. Ден положил руку на его ладонь, они смотрели в глаза друг другу, долго, так долго, что это невозможно было выдержать. Я видела, с каким трудом дается Тони каждый
– Помоги ей…
Ден медленно кивнул.
– Не сомневайся, пока я жив, ее никто пальцем не тронет.
Тони положил окровавленную ладонь поверх его руки и попытался еще что-то сказать, но вместо слов я услышала стон, а потом взгляд его замер, и я поняла, что его больше нет. И вместе с тягучей пустотой, в которой я вдруг оказалась, со слезами, которыми плакала моя душа, пришла обида, злая, невыносимая, оттого, что его последний взгляд и последние слова были обращены не ко мне. Ден закрыл ему глаза и сказал:
– Мне нравился твой парень. Хорошо, что его убил не я.
В темноте комнаты окружающие предметы угадывались с трудом. Я лежала, натянув одеяло до самого подбородка. Не быть, не видеть, не чувствовать… Вспыхнул свет настольной лампы, и Ден опустился на кровать рядом со мной.
– Ты хоть воды выпей, – проворчал он. – Лежишь так третий день.
«Третий день? – подумала я. – Только-то? Неужели прошло всего три дня?»
– Может, говорить этого сейчас не стоит, но я все-таки скажу… Парни отвезли его к областной больнице. Он сейчас в морге. Его пока не опознали, но думаю, много времени это не займет. По крайней мере, похоронят по-человечески. Мне заняться или твоему Виссариону? Тебе в городе пока лучше не показываться. – Я поднялась с кровати, но свои силы переоценила, пришлось сесть. – Принести что-нибудь поесть? – спросил Ден.
– Ты знаешь, где мой сын? – задала я вопрос.
– Знаю с кем, – ответил он неохотно. – Нас развели как лохов, милая. Все просто. Матвеев доверял Стасу, считая его своим человеком, но тот в их распрях принял сторону Долгих. Между прочим, разумно. Забрал мальчишку из квартиры, где его держала Лика, и передал отцу, а Матвееву сказал, что надежно спрятал. Поэтому Рахманов и сбежал. Не один, с сыном, а мы полезли в тот чертов дом и перестреляли всех недругов Долгих.
– И ты узнал об этом только сейчас?
На мгновение мне показалось, что он отведет взгляд, но он продолжал смотреть мне в глаза, а потом усмехнулся.
– Несмотря на большое горе, соображаешь ты неплохо.
– Я хорошо тебя знаю. Сколько Долгих тебе заплатил?
– Скажем так: мой счет значительно пополнился. Не вздумай обвинять меня в смерти твоего мужа. Он сам вызвался идти с нами. Никто не просил.
– Ты был очень убедителен, – сказала я с усмешкой. – В то утро, когда ты так талантливо изображал пьяного, я тебе поверила. Поверила, что ты делаешь это для меня.
– А
– Думаешь, я запрыгаю от радости? Вернешь мне ребенка, чтобы держать его в заложниках? Я буду бога молить, чтоб ты его никогда не нашел. Даже если я его больше не увижу… Родной отец, какой бы сволочью он ни был, все-таки лучше, чем ты.
– Вот как? Уверен, дорогуша, у тебя был наготове план, как оставить меня в дураках. Ты бы им воспользовалась. И вряд ли испытывала муки совести, зная, что я начну тихо съезжать с катушек.
– Испытывала, – сказала я.
– Что? – не понял он.
– Я испытывала муки совести, если тебе интересно. Оказалось, зря.
– Детка, – вздохнул он. – Кончай упрямиться. Ты же видишь, даже господь на моей стороне. В доме Матвеева могли пристрелить меня, а пристрелили твоего Тони. Это даже не намек, тебя просто пихают в мои объятья.
– Ты бы его убил?
– Твоего мужа? Я бы его отпустил. Как обещал. Потом убил бы, конечно. Одна женщина, один мужчина. И третьему тут не место. Кстати, Долгих звонил. Хочет с тобой встретиться.
– Зачем? – хмыкнула я.
– Догадаться нетрудно… Я ведь говорил: рядом с тобой последнему мерзавцу хочется выглядеть приличным человеком. Растолкует тебе, что к чему. Оправдается.
– Ты всерьез так думаешь?
– Всерьез, – кивнул он.
– Занятные вы люди…
– Ага. Особенно я. Ты своими душевными переживаниями так меня достала… ей-богу, я подумывал тебя отпустить.
– Ну, так отпусти.
– А потом что? Застрелиться?
– Ты не обидишься, если я скажу, что не буду против? – сказала я серьезно.
– Нет, не обижусь. Когда-нибудь тебе надоест дурака валять…
– А ты собак своих спусти, сразу стану покладистой.
Он ударил меня, а я засмеялась.
Утром он опять пришел, держа в руках поднос, на котором стояли чайник, чашка, какая-то еда, заботливо прикрытая тарелочкой. Выглядел даже трогательно. Паук, старательно откармливающий муху, чтобы была поаппетитнее. Поставил поднос на тумбочку и сказал с наигранной суровостью:
– Откажешься есть, буду кормить тебя с ложки, предварительно связав.
Он помог мне приподняться, сунул под спину подушку, и в самом деле ухватился за ложку, намереваясь меня кормить.
– Эй, – сказала я. – Руки у меня пока еще целы.
Я попробовала проглотить кусок, но желудок этому воспротивился. Я бросилась в туалет, стояла, согнувшись над унитазом. Ден вошел и привалился к раковине.
– Тебя надо показать врачу, – в голосе беспокойство.
«Вдруг да и обнаружат смертельную болезнь, – подумала я. – Вот будет хохма. К сожалению, такое случается только в дешевых мелодрамах».