Один прекрасный вечер
Шрифт:
Когда-то он любил своих сестер. Иногда ему казалось, что чувство привязанности все еще теплится в нем, но он все больше отдалялся от них. Уделом его стало равнодушие, онемевшая душа отказывалась реагировать на внешние раздражители, так что симпатия, сочувствие, а тем более любовь с ее горестями и радостями для него больше не существовали.
И тем не менее он умело маскировался. Почему же принцесса Клариса не верит тому, что видит собственными глазами?
И почему он в этом так уверен?
– Никто не осмелился перечить этой гадкой женщине, – продолжала Пруденс.
– Здесь не о чем волноваться.
Она была интересной представительницей женского племени. Прекрасно разбиралась в человеческой природе и в то же время была снисходительна к человеческим слабостям. Она видела повод для доброй улыбки там, где Роберт видел одно лишь ханжество. Но ведь она тоже была лицемеркой. Фальшивкой. Мошенницей. Торговкой мечтами.
– Какие восхитительные создания вы, женщины! – сказал Роберт.
– Да, мы такие, – жеманно протянула Пруденс.
– По крайней мере нам нравится так думать, – шепотом произнесла Клариса.
Миллисент засмеялась.
Роберт посмотрел на сестру с удивлением. За годы его скитаний она изменилась. На всем ее облике лежала печать уныния. Она никогда не была хорошенькой, но если раньше жизнь била в ней ключом, то сейчас она все время казалась усталой, словно постоянное общение с отцом ее состарило. Роберт считал, что виной преждевременного старения сестры стало постоянное недовольство отца всем, что бы она ни делала. Он и с себя не снимал вины, считая, что не должен был оставлять ее наедине с отцом. Но разве у него был выбор?
Благодаря заботам Кларисы Миллисент буквально на глазах оживала, выглядела счастливее и увереннее в себе.
И за это она была благодарна не столько самой принцессе Кларисе, сколько ее искусству. Роберт пристально вгляделся в лицо Миллисент, но ничего особенного не заметил.
– Итак, ваше высочество, – обратился он к Кларисе, – вы каждую из наших дам намерены превратить в красотку?
– Некоторые леди нуждаются в преображении больше других, – не унималась Пруденс. – Взять, к примеру, миссис Трамбулл. Невозможно сделать ее привлекательной для мужчин. Джентльмены называют ее росомахой.
– Пруденс! Девушке не пристало говорить такие вещи! – Говоря это, Миллисент едва сдерживала смех.
Пруденс возразила:
– Но ведь это же правда, Милли! Ты слышала, как джентльмены говорили о ней. Ты сама мне это рассказала.
Миллисент мяла в руке платок.
– Я не ожидала, что ты станешь всем об этом рассказывать.
– Почему всем? Я рассказала об этом Роберту и принцессе Кларисе. Надеюсь, никто из вас на меня не в обиде.
– Обожаю сплетни, – заявила принцесса Клариса, – они весьма занимательны и полезны. Из них многое узнаешь. Однако, повторяя то, что сказала тебе Миллисент, ты ставишь ее в неудобное положение. Ты ведь не желаешь ей зла, Пруденс?
Виноватой Пруденс не выглядела и тем не менее сказала:
– Нет! Я не буду больше повторять, что джентльмены называют миссис Трамбулл росомахой, но все равно это правда. Мужчины недолюбливают ее, никому не нравится ее высокомерие.
Роберт приподнял
– Выходит, ее высочество не может сделать миссис Трамбулл привлекательной для мужчин.
– Отчего же, могла бы. При достаточном количестве бесплатно раздаваемого алкоголя, – не слишком любезно ответила Клариса.
У Роберта вдруг стало легко на душе. Клариса его позабавила. Он рассмеялся отрывистым, лающим смехом. Он не смеялся с тех пор, как… Он забыл, когда смеялся в последний раз. Наверное, это было еще до того, как он отправился на Пиренеи. До того, как жестокость, ужасы войны и предательство сослуживцев отучили его смеяться.
Но несмотря на то что смех причинил ему почти физическую боль, как бывает, когда кровь начинает наполнять отмороженную конечность, принцесса Клариса вернула ему способность смеяться.
Потрясающе. Невозможно.
Пугающе.
Он смотрел на нее прищурившись. Будь она неладна. Она заставила зашевелиться его чувства. Все его чувства. Именно в тот момент, когда ему было необходимо держать под жестким контролем и голову и сердце.
Клариса была ему необходима для осуществления его плана. И об этом следовало помнить.
– Но вы не можете изменить наружность женщины до неузнаваемости. – Он надеялся, что она поднимет перчатку. – Это невозможно.
Улыбка заиграла на ее губах, и она скромно пожала плечами:
– Я заставляю женщину – или мужчину – выглядеть лучше, чем раньше, но это достигается всего лишь тем, что подчеркиваются их природные достоинства.
Пруденс все эти политические уловки были неинтересны.
– Но вы можете сделать так, чтобы человек стал похож на кого-либо другого? – требовательным тоном спросила она.
Клариса осторожно ответила:
– В пределах разумного – да, могу.
Именно этот ответ надеялся услышать Роберт.
– Так это же прекрасно! – Пруденс вся кипела от восторга. – Вы можете сделать меня похожей на Ларису Трамбулл?
Миллисент брезгливо наморщила нос:
– Зачем тебе это?
– Затем, что она красотка! – Пруденс говорила раздраженно и снисходительно, тоном, столь характерным для трудного подросткового периода, и Роберту тут же захотелось выставить ее вон.
– Мисс Трамбулл остается красоткой в глазах джентльменов лишь до той поры, пока они не осознают, что она – всего лишь юная версия своей мамаши. И не стоит забывать, что молодая росомаха более опасна, чем росомаха постарше. Того и гляди, вопьется тебе в глотку. Запомни, разумному мужчине нужна жена, которая любит улыбаться и с которой ему легко, а не такая, которая кричит за завтраком и требует постоянного внимания к собственной персоне.
Пруденс, глупая девчонка, стала возражать:
– Но…
– Я сказала – разумному мужчине.
«Интересно, – подумал Роберт, – меня она считает разумным или нет».
Клариса продолжала:
– И еще, леди Пруденс, позвольте узнать, зачем вам неразумный джентльмен? – Принцесса Клариса на мгновение задумалась. – Ну, разве для того, чтобы с ним танцевать. Джентльмены разумные часто помнят самые тонкие хитросплетения в политике лучше, чем простейшие танцевальные шаги. Но не печальтесь, леди Пруденс, вы не будете обделены вниманием джентльменов как разумных, так и не очень, в зависимости от ваших предпочтений. Все, что ни пожелаете.