Один против всех
Шрифт:
У места преступления старались два фотографа. Один свой, из управления. А вот кто второй? Да какая разница, пусть фотографирует, если начальство дало «добро».
Фотографы были явными антиподами: один худенький и нервный, смахивающий на гимнаста; другой — огромный и толстый, он больше напоминал тяжелоатлета, покинувшего спорт, слегка оплывший, с крупным довольным лицом. Но оба работали слаженно, по-деловому, никаких лишних движений. У худого от усердия вылезал язык, а толстый, напротив, был сосредоточен. Они снимали со всех ракурсов, заглядывали
Шевцов уныло наблюдал за происходящим. Не похоже, что это сделали какие-то отморозки, операция была проведена по всем канонам гангстерских сериалов, с килограммами расстрелянных гильз, щедро разбросанных по всему кварталу, и грудой трупов, нелепо застывших на самой середине проезжей части. Такое зрелище кого угодно заставит содрогнуться.
Полковник Крылов стоял в сторонке и терпеливо выслушивал сбивчивый рассказ директора банка. Солидный мужчина с густой копной волос и моложавой проседью на висках теперь выглядел потерянным ребенком, у которого отобрали сразу все игрушки и вдобавок наказали за провинность, которую он не совершал.
По растерянной физиономии Крылова было видно, что он думает об ином, а точнее — о дубовом паркете в кабинете начальника управления, где через каких-то полчаса он должен будет доложить генералу о случившемся и предложить несколько рабочих версий.
Место преступления со всех сторон было огорожено обыкновенной бельевой веревкой, за которой, вытянув шеи, многочисленной толпой маялись зеваки. Вот так всегда: все куда-то спешат, торопливо посматривают на часы, но едва происходит что-то экстраординарное, как прохожие мгновенно забывают про свои неотложные дела и, утоляя праздное любопытство, таращатся на чужую беду. Подогнать бы сюда пожарную машину и, открыв брандспойт, хорошим напором отвадить страждущих.
— Неужели он так и сказал? — наконец выдавил из себя Шевцов, не скрывая удивления.
— Так и сказал, товарищ майор, — чуть смущенно протянул старший лейтенант Трошин. — Мне и в голову не могло прийти, что это правда. Только когда через несколько минут по рации сообщили об ограблении, я сразу и передал информацию об автомобиле и пассажирах. Хотя понимал, что дело это безнадежное, наверняка машину они бросили через пару километров, а сами пересели в другую.
— И все-таки ты напрасно не сделал попытки задержать их, — мягко укорил Шевцов.
— Видно, чутье у меня притупилось. Больше и не знаю, как ответить, — искренне сетовал Трошин. — Раньше, бывало, каждую подозрительную машину проверял, а затем понял, что это по большей части напрасный труд. И потом, когда дежуришь на дороге, шутников тоже порядочно встречается, а это расхолаживает. Бывает, спросишь, что везете в багажнике, а хохмачи отвечают: двадцать кило героина. Проверишь машину, разумеется, ничего не обнаружишь. Не тащить же каждого шутника в отдел.
— Знакомо, — согласился
— Ничего особенного или настораживающего, скажу честно, я не заметил, — признался Трошин. — Обыкновенные люди. Ни боязливости в глазах, ни трясучки в пальцах. Шофер, правда, был чересчур любезен, но мне и не с такими идиотами приходилось встречаться.
Фотографы продолжали снимать. Толстяк наклонился над одним из убитых, и Шевцову даже показалось, как он горячо что-то зашептал ему на ухо; худощавый тоже не отставал, он работал с покойниками едва ли не в полный контакт и даже вроде бы подвинул руку одного из них, чтобы тот выглядел более реалистично.
В своем деле парни были настоящие художники.
— Может быть, ты разглядел на их лицах какие-нибудь шрамы, бородавки, родинки? Может, наколки какие заметил?
Старший лейтенант задумался, брови его при этом сильно искривились, и на лбу образовалась волнистая неровная складка.
— Да ничего такого не было! — в сердцах воскликнул Трошин. — Никаких особых примет. Первому было лет двадцать пять — тридцать, лицо удлиненное, нос с горбинкой. Второй постарше и посерьезнее, с бородой, с усами, шатен. Ну, что еще?
— Ты бы их узнал?
— Внешность, конечно, трудно описывать, но если бы где-нибудь на улице встретил, то, думаю, узнал бы сразу.
— Посмотри вот сюда. Ты здесь никого не узнаешь?
Шевцов достал из кармана несколько фотографий, среди них был и снимок Куликова. С некоторых пор он таскал его фотографию с собой, как если бы тот был его ближайшим родственником.
Трошин взял пачку снимков и стал тщательно изучать каждый. Дошла очередь и до Куликова, но он равнодушно отправил его вслед за остальными, переложив в другую руку.
— Никого не знаю.
Шевцов взял у него из рук фотографии, потом достал фломастер и на портрете Куликова уверенно подрисовал бороду и усы.
Старший лейтенант изумленно ахнул:
— Это он! — И, вырвав из рук майора фотографию, поднес ее к глазам, будто хотел подробнейшим образом рассмотреть детали его лица. — Это точно он, товарищ майор!
Шевцов вытянул из рук инспектора снимок и бережно сунул его в самую середину пачки.
С воскресением вас, господин Куликов!
В Москве оставаться было нельзя, и Куликов решил затеряться на самой границе зеленого пояса, в массиве дачных строений. Если за ним действительно следили, то внезапным исчезновением нужно было сбить интерес к своей персоне. Отлежаться неделю-другую, может быть, месяц. В общем, сколько потребуется. Прикинуться дачником, которого ничего не интересует, кроме хорошей погоды и урожая, да еще бутылочки пива на сон грядущий. Подобная роль будет не из простых, но чего не сделаешь ради собственной безопасности. Во всяком случае, скромная дача в тридцати километрах от столицы куда предпочтительнее, чем камера Бутырки.