Один раз в миллениум
Шрифт:
— Возможно. Но вы максималистка.
— Да, — усмехнулась Оксана Григорьевна, — именно поэтому я и пошла работать в прокуратуру. Я вообще-то увлекающийся человек. Халупович не рассказывал вам, как мы познакомились? Это была как вспышка, как удар молнии. Он развлекался в ресторане с какой-то компанией, я сидела в другом конце зала со своими знакомыми. И когда мы пошли танцевать, каждый со своей парой, мы внезапно увидели друг друга. Я поняла, что ему нравлюсь. Мне он тоже понравился. В его глазах был вызов и какой-то внутренний огонь. Мне так показалось. Знаете, каким он был мужчиной! С особым внутренним задором, отважный,
— Он вам так понравился?
— Это не очень точное определение. Скорее, в тот момент совпали наши взгляды, наша внутренняя энергетика. Сейчас я думаю: хорошо, что все тогда и закончилось. Жить рядом с ним и видеть, как он стареет, было бы невыносимо. Но из этого вовсе не следует, что я приехала в Москву, чтобы его отравить. Если бы я хотела убить мужчину, я бы его, скорее, застрелила. Сейчас нетрудно найти оружие для подобного преступления. Может быть, после меня кто-нибудь приходил в дом Халуповича?
— Нет. Он проводил вас, дождался домработницу и уехал, оставив ее дома одну. Когда он вернулся, дверь была заперта изнутри. На кухне лежала мертвая женщина. На седьмой этаж посторонний попасть не мог, жалюзи на балконах были опущены. Экспертиза установила, что она умерла сразу после того, как выпила отравленной воды из бутылки, которая стояла на кухне.
— Сколько ей было лет? — поинтересовалась Оксана Григорьевна.
— Пятьдесят девять. Если вы думаете, что она была его любовницей и он пытался от нее избавиться, то ошибаетесь.
— Я ничего такого не сказала. Только спросила, сколько ей было лет. Кому понадобилось травить эту несчастную? Или Эдуарда Леонидовича? Кому они были нужны? Я думаю, что произошла трагическая случайность.
— А если нет? В доме не было яда. Нужно еще выяснить, каким образом он оказался в бутылке с минеральной водой.
— Кого Халупович принимал до меня?
— Двух женщин. Двух своих знакомых, которых он знал до вас.
Она нахмурилась. Разговор был ей неприятен, но она мужественно продолжала его, не пытаясь уйти от расспросов. Она была сильной женщиной, и Дронго понимал, что она также анализирует ситуацию, пытаясь найти решение.
— У него слишком много знакомых женщин, — жестко усмехнулась она. — Кто это был? Он говорил вам, кто приезжал к нему до меня?
— Я с ними даже беседовал. Это знакомые Халуповича, с которыми он общался много лет назад.
Она улыбнулась. Потом рассмеялась. Затем налила в стакан воды и залпом его выпила.
— Значит, он решил собрать всю свою коллекцию? — горько заключила она. — Значит, я была для него только бабочкой, украшением его коллекции?
— Не нужно так категорично, — возразил Дронго. — Это была его мечта — собрать в Москве женщин, с которыми у него связаны самые лучшие воспоминания. Вы ведь тоже только что говорили, что Халупович был лучшим вашим воспоминанием. Может быть, вы в его жизни тоже были таким воспоминанием?
— С вами трудно спорить, — призналась она. — Я недавно бросила курить. У вас нет сигарет?
— Нет, я не курю.
— Я могла бы с вами согласиться, но ведь он пригласил и других женщин.
— В сорок пять лет жизнь мужчины только начинается, — напомнил Дронго слова, сказанные ею несколько минут назад. — У него было не так много женщин, как вы думаете. Хотя, может быть, вы правы — их было так много, что он несколько запутался. Кроме вас, в его жизни были еще две женщины, встречи с которыми он хотел вспомнить. Эти встречи были для него очень важны.
— Приятнее быть одной из трех, чем одной из многих, — саркастически заметила она. — Кто эти женщины?
— Он хотел вас друг с другом познакомить. Устроить этакий вечер воспоминаний. Один раз в миллениум, как он говорил. Собрать вас, чтобы вспомнить лучшие страницы собственной судьбы. По-моему, идея несколько эксцентричная, но у каждого человека есть свои эстетические категории.
— Может быть, яд положила одна из этих женщин? — предположила Оксана Григорьевна. — Она могла узнать, что Халупович готовится встретиться с другой женщиной и приревновать его к сопернице.
— К какой сопернице! Он не виделся с ними больше двадцати лет. Встретив на улице, они бы его не узнали.
— И выходит, что я единственная подозреваемая?
— Не думаю, что единственная.
Она оценила его тактичность. Пожала плечами. Потом отвернулась к окну. Очевидно, она обдумывала ситуацию.
— В любом случае, — наконец произнесла она, — глупо что-либо скрывать. Нужно поехать в прокуратуру и рассказать все как есть, чтобы избежать ненужных осложнений. Я думаю, мне поверят, хотя неприятности мне, конечно, не нужны.
И в этот момент, словно услышав ее слова, зазвонил телефон. Дронго подошел к телефону, поднял трубку.
— Это я, — услышал он торопливый голос Трошкина, — звонил Эдуард Леонидович. Он задерживается в прокуратуре. Просил его извинить. Если хотите, мы отвезем вас в наш офис. Вы уже закончили разговор?
Глава восьмая
Оксана Григорьевна лучше других понимала сложность положения, в котором оказался ее бывший знакомый. Именно поэтому она настояла на совместной поездке в офис Халуповича. По дороге туда она молча смотрела в сторону. И только когда машина уже подъезжала к зданию, вдруг спросила Дронго:
— Он, наверное, женат?
— Такие вопросы лучше задавать непосредственно Эдуарду Леонидовичу, — посоветовал Дронго.
Сидевший за рулем Миша чуть обернулся, но не произнес ни слова. За их автомобилем следовала машина Трошкина.
— Понятно, — усмехнулась она. — Он и здесь мне соврал. Сказал, что до сих пор не женат. А я, дура, ему поверила. Подумала, что он действительно живет один. Похоже, это была его квартира для свиданий.
Дронго молчал. Разговаривать с проницательной женщиной достаточно сложно. Разговаривать с женщиной оскорбленной почти невозможно. Но если эта женщина еще и прокурор, то лучше молчать, превратив диалог в монолог, так как разумной альтернативы все равно не существовало. Но она была еще и умной женщиной. Понимая, что ее слова направлены не по адресу, она снова замолчала. А может быть, продолжать разговор в подобном тоне ей не позволила гордость.