Один толстый англичанин
Шрифт:
– Ладно тебе, – засмеялся Роджер, – ты же не в аудитории. Давайте лучше выпьем.
– Извини, никак не могу отвыкнуть. Такая у меня работа, и, пока слышу, как вокруг меня разговаривают люди, никогда она не кончится. Ведь это самая основа человеческой деятельности, от этого невозможно уйти.
– Думаю, что словечко-другое…
– Знаешь, – сказала Элен мужу, – сколько ты ни объяснял, я так и не могу понять, что плохого в том, чтобы говорить как американцы. В конце концов, куда больше людей говорят как они, а не как англичане.
– И это не единственное…
– Вот тебе, Роджер, пожалуйста: пример неспособности
– Но мы сейчас не в восточном полушарии, мы в Америке, и здесь так же традиционно…
– Вопрос не в том, традиционно или не традиционно, а в том, какая именно…
– Ты мне сам говорил, что никогда не станешь…
Когда Джо повел всех к бассейну, Роджер сел с ними рядом. Добрую половину времени, проведенного им в обществе Бангов, супруги бывали заняты разговором друг с другом и на него не обращали внимания. Он рад был, что сейчас они говорили по-английски, поскольку, когда они распалялись, то обычно переходили на датский. Хотя ему нравилось смотреть, как преображается рот Элен, говорящей по-датски, тем не менее в такой ситуации он чувствовал себя лишним.
Незаметно разглядывая ее сейчас, он видел, что в свои двадцать девять она стала даже прекрасней той тоненькой девушки с соблазнительно развитой грудью, которой когда-то была. Стройные ноги, насколько он мог видеть, были по-прежнему стройны. То же можно было сказать о плечах, чуточку, пожалуй, пополневших, так что меньше выделялись ключицы под кожей, покрытой легким загаром. Как давний идолопоклонник, Роджер перевел взгляд выше.
Больше всего (за малым исключением) ему нравилось в ней лицо. С тонкими губами, тонким носом и сумрачным взглядом, наводящее на мысль о неразбуженной брутальности, оно поражало его прямо в сердце. И потом ее волосы. Привлекающие взгляд излишним, быть может, разнообразием оттенков, от пепельного до бледно-золотого и лимонного, едва ли не оскорбительным для его чувства гармонии, они, как всегда, были слегка растрепаны. На щеках привычно горел румянец. Когда пять лет назад он впервые увидал ее в копенгагенском «Большом павильоне», встречаемую в дверях швейцаром и даже девушкой-гардеробщицей, он всерьез подумал было, что она примчалась на то же, что и он, сборище, прямиком из порта. Но к концу вечера он пришел к заключению, что такого не может быть. Если подумать, то все это и в самом деле очень печально.
Что, в конце концов, ее прельстило в докторе Банге? Или верней, что она (Боже мой!) нашла в нем, полюбила и, похоже, так ценит? Внешне он был очень привлекателен: высокий и молодой, стройный, чернявый, с маленькой изящной головой – ни дать ни взять балетный танцор, обладающий к тому же необыкновенно выразительной мимикой. (Еще лет десять назад Роджер не побоялся бы соперничества с добрым доктором. Но теперь он в подобные истории не ввязывался.) Красноречием доктор не мог похвастаться, собеседник был никудышный. Тогда почему она все время разговаривает с ним? Правда, они вечно спорят,
Темпераментно обменявшись парой фраз на датском, супруги повернулись к Роджеру и заговорили разом, как это часто бывало, когда в разговоре участвовал третий. Будучи настроен очень благодушно, Роджер добросовестно пытался слушать обоих одновременно. Люди вспыльчивые, как он, используют любую возможность, чтобы показать, сколь они терпимы.
– Все эти споры способны превратить человека…
– …то, от чего ты торопишься отказаться. Да ведь есть женщины, которые спят и видят…
– …не оказывая на нее никакого давления. Это вопрос нормального…
– …родилась там и, конечно, знаю язык, но в моем паспорте записано, что я…
– …что необходимо сделать, так это обратиться с официальной просьбой к властям, в нашем случае – датским…
– …настаивать на своем.
– …решается более или менее автоматически.
Роджер воспользовался моментом, когда оба сделали паузу, чтобы прозвучать для них гласом благоразумия и спокойствия, которые, вкупе с благодушием, ему приходилось старательно сохранять ради возможности сыграть свою роль. Это не составляло большого труда, поскольку такой опыт у него уже был: Эрнст и Элен заводили подобный спор и прежде, а точнее всякий раз, когда он видел их, правда обычно это случалось ближе к вечеру. Несомненно, жительство в Америке придало дополнительную ожесточенность их препирательствам.
Взяв понюшку «секретаря» из своей оловянной табакерки, Роджер изрек:
– Эрнст, я вполне могу понять позицию Элен. Ее желание остаться американской гражданкой не означает, что она хоть в малейшей степени несчастна, что-то имеет против тебя или…
– Именно это я…
– …или Дании. Ты, Элен, со своей стороны, должна признать, что обыкновенно жена принимает то же гражданство, что и муж, а поскольку Дания – твоя…
Если бы ты только смог ее…
– …мне кажется, было бы правильно, если бы ты в ближайшее время обратилась с такой просьбой в надлежащие инстанции.
Роджеру не доставляло удовольствия быть заодно с Эрнстом против Элен, но он считал, что чем больше людей льют воду на его мельницу, тем лучше. Так более вероятно, что Элен, коренная датчанка, останется в Дании, до которой от Англии рукой подать. Упорствующая в желании быть американкой, Элен на всякий довод отвечала, что по крайней мере американцев больше, чем датчан, да что говорить, и британцев тоже. И, опять-таки во всяком случае, они их побивают не только числом.
– Когда вернешься домой, Элен, – внушительно продолжал Роджер, пуская в ход единственное преимущество своей внушительной комплекции, – ты увидишь…
– Но мой дом – в этой стране, – запальчиво перебила его Элен, – именно это я и пытаюсь доказать…
– И она, и я родились в одной и той же…
– …здесь, но таких, как он, упрямцев…
– …хотите выпить или предпочитаете поплавать, пока солнце еще высоко?
Скрипучий голос Джо, а может, его предложение заставило их прекратить спор. Супруга доктора Банга подняла руку, заслоняясь от солнца, и благосклонно взглянула на Джо, демонстрируя высокую грудь и подмышку, чем едва не привела Роджера в бешенство. Ему пришлось свыкаться с существованием треугольника, но четвертый участник – это уж слишком.