Один триллион долларов
Шрифт:
Странно, она, казалось, его не слушала.
– Джон? – крикнула она, и ее взгляд панически метнулся по приборам у него над головой. – Джон, что это?
– Что? – спросил он. – Что случилось?
– Сестра!– Она повернулась и бросилась вон. Джон хотел посмотреть ей вслед, но увидел только, как обе половинки двери покачивались в петлях с тихим поскрипыванием.
Но он остался не один. Тут был еще кто-то.
Патрон.
Такой же несуетливый, каким Джон его помнил. Он сказал:
– Хэлло, Джон.
– Хэлло, – с сомнением ответил Джон.
– Почему ты так думаешь?
– Я должен был исполнить прорицание. Вернуть людям потерянное будущее. – Он вдруг почувствовал глубокую печаль. – Но я не смог. Теперь я умираю, а состояние унаследует Маккейн. И кто знает, что он с ним сделает.
– Почему ты думаешь, что состояние унаследует Маккейн?
– Я забыл составить новое завещание, – стыдливо признался Джон. – Ни разу даже не вспомнил об этом. – Он перевел взгляд на потолок, темный узор которого начал расплываться. – Я оказался не тем, кем надо.
Патронподошел вплотную к кровати и посмотрел на него сверху вниз.
– Все, что есть у Маккейна, – это всего лишь бумажка.
– Это завещание, имеющее законную силу, – сказал Джон, полный отчаяния.
– Вот и нет. Законную силу имеет только то, что признают законным люди. – Патронположил ему на лоб ладонь, прохладную и успокаивающую. – Разве ты забыл, что началась избирательная кампания? Первое всемирное голосование за всю историю. Ты призвал людей принять решение. И теперь, после покушения на тебя, они знают: если они решат все оставить по-старому, это будет выбор в пользу Маккейна. Тогда Маккейн унаследует состояние и однажды станет властелином мира. Но этого не должно быть. Будет вотум. Всего лишь голос – тихий, на первый взгляд незначительный – и все же более мощный, чем все оружие мира, потому что это будет голос всех людей. Они смогут принять решение, которое изменит положение дел. Всего лишь первый шаг, но с него все начнется. – Он смотрел на него, лицо у него было доброе, почти прозрачное. – И ты сделал это возможным. Ты открыл дверь в будущее. Теперь от других зависит, шагнут они туда или отвернутся; ты за это уже не отвечаешь. Но сейчас, в этот момент, в эти дни у людей есть будущее. И его дал им ты.
Джон смотрел на него, чувствуя, как слезы застилают глаза.
– Это правда?
– Ты знаешь, что это так.
Да. Он знал это. Но все равно ему было тревожно, несмотря ни на что.
– А я? Что будет со мной?
Патронпротянул ему руку:
– Идем.
Джон колебался.
– А если это все-таки была ошибка? Если надо было действовать по-другому? Может, если бы я попытался… хотя бы попытался изменить налоговую систему?.. Есть много, чего я даже не попробовал сделать…
Тишина длилась целую вечность. Но чем дольше она длилась, тем больше его отчаяния она впитывала в себя, словно промокашка разлитые чернила. Слезы его иссякли. Он успокоился.
– Скажи мне одно, – призвал его патрон. –Сделал ли ты все, что мог?
– Не знаю…
– Не то, что мог бы сделать кто-нибудь другой. А то, что мог ты?
Джон задумался. Он перебрал всю свою жизнь, все множество ее поворотов.
–
Патроннеторопливо кивнул.
– Большего, – спокойно сказал он, – от тебя и не требовалось.
Джон сел на постели, оперся на руку патрона,чтобы встать на ноги. Пол под его босыми ступнями был холодный и гладкий, но здесь не было ни туфель, ни домашних тапочек.
– Идем, – сказал патрон.
Джон оглянулся, увидел в кровати больного, который выглядел очень плохо со всеми своими трубками, проводами и шлангами, подключенными к его телу, со всеми приборами и мигающими лампочками вокруг, и ему стало как-то не по себе оставлять все это.
Но патронуже стоял в дверях и махал ему, подзывая к себе.
– Не беспокойся, Джон. Ты свою задачу выполнил.
Внезапно дух его возмутился: это вечное гадание о смысле жизни и задаче, которую якобы надо выполнить.
– Знаете что, патрон?– сказал он. – Мне это уже все равно.
Тут, наконец, перед ними раскрылись обе створки двери, и они вышли в помещение, залитое прямо-таки неземным светом.
Благодарности и примечания
Прежде других я хочу поблагодарить мою жену Марианну, которая постоянно вселяла в меня мужество и помогала мне сохранять увлеченность этой темой. Без нее эта книга не состоялась бы.
Затем я должен поблагодарить многих людей, помогавших мне в поисках, – надеюсь, что не забуду здесь никого.
Тимоти Сталю я обязан многочисленными сведениями о повседневной жизни и правовых моментах в США, Робину Бенатти и Нирбидже Фухс – соответствующими сведениями об Италии. Томас Браатц, Манфред Орловский и Дирк Бергер из Лейпцига подробно рассказали мне все, что я теперь знаю о жизни в ГДР, о понедельничных демонстрациях и о падении Стены. Ральф Вагнер, доцент народного хозяйства в Берлине, терпеливо отвечал на мои трудные вопросы по теме денежной эмиссии – при этом я хотел бы категорически подчеркнуть, что он никоим образом не несет ответственности за то, что я из этих сведений сделал.
Я хотел бы поблагодарить и моих друзей Томаса Тимейера и Дэвида Кенлока, которые читали роман в стадии набросков, за их идеи, их критику и одобрение. Дэвид Кенлок убедил меня начать роман так, как он начинается теперь, зато заставил вычеркнуть больше сотни страниц!
Далее, я благодарю сотрудниц городского книгохранилища Корнвестхайма за их щедрую трактовку понятия срока возврата, а также ведущих онлайн-архива газеты Die Welt, который оказал мне неоценимую помощь.
Нельзя было избежать появления на многих страницах реально существующих лиц современности; местами я навязываю им диалоги, которых они никогда не вели. Особенно крупной жертвой этого распространенного в писательской среде постыдного дела стал Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан – я надеюсь, он меня простит. Здание номер 40 на Уолл-стрит, кстати, насколько мне известно, в действительности принадлежит Дональду Трампу (которого я опрометчиво обозначил в моем романе «Видео-Иисус» как «канувшего в небытие», – сожалею, мистер Трамп).